Элка спросила меня:

— В тебя кто-нибудь влюблялся?

— Нет, — ответила я.

— Счастливая! — сказала Элка. — А мне вторую неделю звонит Сережка из тридцать шестой школы. Просто не знаю, как от него отвязаться.

Я знала, что Элка хвастается. Это была скрытая форма хвастовства: дескать, вот какая я несчастная, жить мне не дают мальчишки.

Хотела бы я быть такой «несчастной»!

До девятого класса я еще надеялась на что-то: от кого-то слышала, что девушки к шестнадцати годам хорошеют. Со мной этого не случилось. К шестнадцати годам я стала даже хуже, чем раньше, потому что за лето неожиданно выросла и стала чуть ли не выше всех в классе. Парта стала мне мала, и я приучилась горбиться.

Недавно я окончательно убедилась, что надеяться мне не на что.

Я шла по Кривоарбатскому переулку. В этом переулке жил Никита Скворцов, и я почти каждый день, возвращаясь из школы, сворачивала в этот переулок. Я надеялась встретить Никиту.

Кто-то тронул меня за косу. Я обернулась и увидела незнакомого мужчину. Он сказал:

— У девушки с такой косой должно быть лицо мадонны! Увы!..

Он обогнал меня и шел теперь впереди. Мне захотелось сказать ему что-нибудь очень едкое и обидное, но я ничего не могла придумать.

Я знала, что из-за этого дурака в зеленой шляпе у меня теперь несколько дней будет плохое настроение.

Я зашла в подъезд какого-то дома и засунула косу под шубу.

Никиту Скворцова я не видела с тех пор, как на дне рождения у Юли Петровой поняла, что влюбилась в него.

Это было даже хорошо, что я его сегодня не встретила. Мы были очень давно знакомы, еще с пионерского лагеря, но, по-моему, он убежден, что я дура. Ведь каждый раз при встрече я молчу как рыба. Что еще он обо мне может подумать?

Вернее всего, вообще не думает. Просто не замечает, и все.

Я решила первая заговорить с Никитой. Припасла даже темы для разговора. Я смогу изобразить искреннее удивление при встрече. Ему и в голову не придет, что я уже несколько месяцев брожу по Кривоарбатскому в надежде встретить его.

Я вышла на Арбат и у Вахтанговского театра увидела Никиту. Я еще издали его увидела, но вначале не поверила, что это он.

Никита был не один, с двумя парнями. Они оживленно говорили о чем-то. Никита был самый красивый из них, высокий, светловолосый, голубоглазый.

Я вдруг почувствовала, что не смогу ни о чем заговорить с ним. На меня напала такая застенчивость, что даже голова закружилась.

Никита прошел мимо меня, равнодушно скользнув по мне взглядом. Он не узнал меня!

В тот день я окончательно поняла, что я безнадежно некрасива.

Вторую четверть я окончила почти без троек. Даже по геометрии четверка — помогла последняя контрольная. Элка прислала мне решение обеих задач.

Настроение было приподнятое еще и потому, что наша классная стенгазета получила на школьном конкурсе первое место за стихи. Вся газета была написана в стихах. Стихи сочинила я. Это были новогодние пожелания всем ученикам нашего класса.

Я сочиняла стихи на уроках. Учителя меня не вызывали, создавали мне условия для творчества.

Два дня украшали школу, к новогоднему вечеру. Писали смешные лозунги, рисовали плакаты, нанизывали кусочки ваты на длинные нити, вырезали из бумаги снежинки, носили из дому игрушки, чтобы украсить школьную елку.

Лампы в зале и вестибюле обтянули фонариками из разноцветной гофрированной бумаги.

Это были прекрасные дни.

На новогодний вечер девочки пришли нарядные. Все придирчиво осматривали друг друга и обсуждали туалеты. Мое новогоднее платье раскритиковали: слишком длинное и широко в плечах. Сказали, что в школьной форме мне гораздо лучше.

Элка привела с собой на вечер Сережу из тридцать шестой школы. Сережа — бледный и тощий мальчик. У него пробивались усы, и он все время их нервно пощипывал. Рукава пиджака были ему коротки.

И все же я завидовала Элке. Она танцевала не только с Сережей. Другие мальчики тоже ее приглашали.

«Что они в ней находят? — думала я. — Ведь не такая уж она красивая».

Я стояла у стены в группе самых некрасивых девчонок и смотрела на танцующих. Я злословила и шутила. Я делала вид, что мне страшно весело. И девчонки, с которыми я стояла, тоже хохотали и отпускали разные шуточки в адрес танцующих.

А когда начинался новый танец и мальчишки начинали приглашать девчонок, наша группа принималась еще оживленнее смеяться и шутить.

Мы знали, что никого из нас все равно не пригласят, и старались показать, что мы вовсе и не хотим, чтобы нас приглашали, что нам и без того так весело, что веселее и быть не может.

Иногда в перерыве между танцами Элка подбегала ко мне и с удивлением спрашивала:

— А ты чего не танцуешь?

Это удивление было фальшивое. Элка прекрасно знала, что я не танцую потому, что меня никто не приглашает.

Я сжималась от унижения и весело отвечала:

— Мне неохота.

— Тогда я тоже не буду, — говорила Элка, как бы проявляя дружескую солидарность.

А я знала, что она врет. Просто хочет еще раз продемонстрировать свой успех.

Начинался танец, и сразу к нашей группе подходил какой-нибудь парень и приглашал Элку.

— Ой, мне не хочется, я устала! — кокетничала Элка.

— Да что там, пошли, — говорил парень, и Элка покорно протягивала ему руку, оглянувшись на меня с фальшиво-беспомощной улыбкой: дескать, видишь, даже отдохнуть не дают!

Она уплывала в танце, а я оставалась и снова смеялась, хотя мне хотелось плюнуть на все и уйти.

Ко мне подошел Сережа из тридцать шестой школы.

— Разрешите вас пригласить?

Я сразу поняла, что это Элка попросила Сережу потанцевать со мной. Стал бы он меня приглашать, если бы не Элка. Проявила участие. Осчастливила.

— Не хочу! — злобно ответила я Сереже.

Он пожал плечами и пригласил мою соседку Нину. Она покраснела, одернула платье и пошла с ним танцевать.

Я постаралась незаметно выбраться из зала. Впрочем, я могла бы сделать это открыто, все равно никто не обратил бы на меня внимания.

Я поднялась на третий этаж в наш класс. Зажгла свет, села на учительский стол и стала болтать ногами. Потом подошла к доске и написала: «Никита Скворцов». Но тут же стерла.

Снизу еле слышно доносилась музыка. Она еще сильнее подчеркивала тишину пустого класса и мое одиночество.

Я открыла окно, собрала снег с подоконника и сделала снежок. Постояла немного у раскрытого окна, вдыхая свежий зимний воздух.

Откусила кусочек снежка.

Снова подошла к доске и написала снежком: «Никита Скворцов».

Буквы влажно чернели.

В коридоре послышались шаги. Я замерла. Шаги приближались к нашему классу. Сейчас кто-нибудь войдет и увидит надпись.

Я взглянула на доску. Букв уже не было. Они высохли.

В класс заглянули Элка и Сережа.

— Ты здесь? — спросила Элка, как будто она не видела, что я здесь.

— Нет, я в зале. Танцую фокстрот с Георгий Нилычем, — мрачно ответила я.

Георгий Нилыч был наш старый учитель математики.

Элка так захохотала, словно я сказала что-то сверхостроумное.

Они вошли в класс.

— А что ты тут делаешь? — спросила Элка.

— Бегаю на четвереньках, — ответила я.

Элка снова расхохоталась.

— Валька дико остроумная, — сказала она Сереже. — Я ее просто обожаю. Валька, ну состри еще что-нибудь!

— Пошла ты к черту, — сказала я. — Что я, клоун?

Элка снова засмеялась.

Я Элку насквозь видела. Она знала, что у нее красивые зубы, и теперь демонстрировала их.

— Сережа, вот моя парта! — сказала Элка.

Парта была как парта, но Сережа смотрел на нее с умилением.

— Ой, — сказала Элка, вытаскивая из парты обрывок бумаги, — это черновик той шпаргалки, которую я тебе послала на геометрии. Знаешь, Валька, как трудно было переслать, Нилыч бегал по классу, как ищейка!..

Она мне это уже говорила, а теперь повторяла специально, чтобы Сережа знал, какая она смелая и благородная, какой хороший товарищ, не побоялась переслать шпаргалку.

— Я домой пойду, — сказала я. — Завтра рано вставать.

— Ой, правда! — всполошилась Элка. — Знаешь, Сережа, мы с Валькой завтра едем в дом отдыха! На все каникулы!

Я ушла, а они остались в классе.

Я шла по коридору, и у меня было такое ощущение, словно они стоят и ждут, пока затихнут мои шаги. А как только шаги затихнут, Элка будет с Сережей целоваться.

На следующий день мы с Элкой уехали в дом отдыха.

Снежный наст приятно шуршал под лыжами. Я шла впереди, прокладывая лыжню, Элка сзади.

Мне хотелось разогнаться как следует, набрать темп, чтобы сразу жарко стало. Но Элка то и дело останавливалась и окликала меня. У нее были какие-то неполадки с креплением. Приходилось возвращаться и поправлять Элке крепление.

Мы шли вдоль леса, огибая выступающие стволы елей. На хвойных ветках лежали мягкие снежные перинки. Стоило задеть ветку, снег сыпался на голову, на плечи.

Давно я не дышала таким чистым-чистым морозным и солнечным воздухом. Я вдыхала его и чувствовала, как все мое тело, привыкшее к скрюченному положению за партой, распрямляется, наливается силой.

Нас кто-то догонял. Я обернулась и увидела двух парней на лыжах. Они поравнялись с нами, но, вместо того чтобы обогнать нас и идти дальше, замедлили темп.

— Ну что вы ползете? — грубо сказала я парням.— Поезжайте вперед!

— А мы быстрее не можем, — ответил высокий парень с красным от мороза лицом. На нем был зеленый лыжный костюм и вязаная синяя шапочка с белой полоской. Оба парня были из нашего дома отдыха.

Они врали, что не могут быстрее. Просто им хотелось завязать с нами знакомство.

С нами! Мне стало даже смешно. С Элкой, вот с кем.

Элка сразу оживилась и стала болтать. Удивительно, как это здорово у нее получалось. Она могла болтать с кем угодно и о чем угодно. И всегда у нее находились темы.

— Вы не знаете, здесь есть библиотека? — обратилась Элка к высокому парню.

Второй парень был невзрачный, маленький, Элка не обращала на него внимания. Он всю дорогу молчал, только иногда смеялся чему-то.

— Мне необходимо достать «Мадам Бовари». Я обожаю Флобера. Вы читали что-нибудь Флобера?

— Нет, — ответил высокий.

— Ай-яй-яй! — кокетливо сказала Элка. — Кстати, как вас зовут?

— Володя.

— А меня Елена. Впрочем, меня все зовут Элкой.

— А почему ваша подруга такая мрачная? — спросил Володя.

Я резко обернулась.

— Это вас совершенно не касается!

Элка захохотала, демонстрируя свои красивые зубы.

— Валька дико остроумная! — сказала она.

Я злилась. Получалось так, словно я своим присутствием мешаю Элке завлекать этого длинного Володю. Я прибавила шагу.

Что мне до них, в конце концов. Я свернула в лес и пошла по проложенной кем-то лыжне. Володя догнал меня и сказал:

— Там крутая гора. Вы не боитесь с гор кататься?

— Не знаю, не пробовала!

Гора действительно оказалась очень крутой. Она была раскатанная, скользкая. Я остановилась в нерешительности: я еще ни разу не каталась с таких гор.

Володя и его спутник скатились.

Элка сказала:

— Я не сумасшедшая! — и стала отстегивать лыжи.

— Смелее! — крикнул Володя. Он стоял внизу и глядел на нас. Я подошла к самому краю и решительно оттолкнулась палками. В первую секунду были только ужас и изумление — как это я решилась?! А потом такой восторг, какого я еще никогда в жизни не испытывала.

Ветер свистел в ушах, снежные иголочки впивались в лицо. Шапка слетела с моей головы.

Это был полет. Удержусь или упаду? Не упаду!

Я не умела управлять лыжами, они несли меня прямо на маленький трамплин. Сейчас упаду! Я зажмурилась.

Меня подбросило — мне показалось, очень высоко.

«Не упала!» — ликующе подумала я и шлепнулась в снег.

Ко мне подъехал Володя. Он протянул мне палку.

— Хватайся за палку, — сказал он.

— Сама встану, — ответила я.

Я поднялась и стала отряхивать с себя снег.

— Ушиблась? — спросил он, пытаясь помочь мне отряхнуться.

— Нет, — ответила я. — Не мешай, сама отряхнусь.

— А ты смело съехала для первого раза, — сказал Володя. — Ты правда первый раз с горы съезжаешь?

— Да, — ответила я.

— Я в Сокольники езжу кататься, — сказал он. — Ты бываешь в Сокольниках?

— Нет, — ответила я.

«Что это я с ним так разговорилась? — подумала я. — Еще решит, что я с ним кокетничаю...»

— Ты упала потому, что колени вовремя не согнула, — сказал Володя. — Давай еще раз съедем, хочешь?

— А вот и я! — сказала Элка.

Она сошла с горы, держа лыжи на плечах, а теперь кинула лыжи на снег.

— Володя! Помоги же мне! — капризно сказала она. — Не умею я обращаться с этими креплениями!

Спутник Володи удивленно взглянул на Элку, губы его насмешливо скривились. Так и не сказав ни слова, он заскользил по направлению к дому отдыха.

Володя опустился перед Элкой на корточки и стал застегивать ей крепления.

Я смотрела на них с презрительной усмешкой. Королева и ее верный рыцарь. Не успел познакомиться — и уже стоит перед ней чуть ли не на коленях.

Я завидовала Элке. Я бы никогда в жизни не решилась попросить мальчишку помочь мне застегнуть крепления. А Элка — как будто это само собой разумелось. Вот что значит уверенность в своей привлекательности.

Володя поднял голову и сказал мне:

— Ты пока взбирайся! Я тебя сейчас догоню.

— Очень надо! — сказала я.

— Я тебе покажу, как правильно держать корпус.

— Сам сначала научись держать свой корпус, — ответила я.

Элка тут же захохотала.

— Давай быстрее, Элка, — сказала я. — На обед опоздаем.

После обеда я поднялась в свою палату и улеглась на постель. В палате, кроме нас с Элкой, жили еще две девочки, но сейчас их не было.

Вошла Элка. Напевая, она подошла к зеркалу и стала причесывать брови. У нее были широкие черные брови, сходившиеся на переносице. Элка подолгу с ними возилась. У нее была даже специальная щеточка для бровей.

Управившись с бровями, Элка уселась на мою постель и сказала со значением:

— А я сейчас с Володей разговаривала!

— Ну и что? — сказала я как можно более равнодушно.

— Ничего. Он тебе нравится?

— Он? Мне? Вот уж нисколечко!

— Он меня гулять пригласил. А потом на танцы. Тут, оказывается, каждый вечер танцы.

— На здоровье, — сказала я.

— А что ты злишься? — спросила Элка.

— Я?! Даже не думаю.

— Нет, ты злишься!

— Отстань от меня! — сказала я. Встала и вышла из комнаты.

Я пошла в читальный зал и уселась в угол с журналом.

Элка все время старается подчеркнуть, что она хорошенькая и нравится мальчишкам. И этим она каждый раз напоминает мне о том, что я никому не могу понравиться.

Это, конечно, смешно, но сегодня на лыжной прогулке мне на минуту показалось, что Володя мною чуть-чуть заинтересовался. Но подошла Элка, и мне сразу стало ясно, кем он заинтересовался.

В читальне тихо. Народу почти не было.

Скрипнула дверь. Я подняла голову и увидела Володю.

Он подошел к моему столику и сел рядом.

— А я тебя ищу, — сказал он.

— Элка послала?

— Я от нее удрал. Пойдем потанцуем?

Да что он, издевается надо мной?

— Ненавижу танцы!

— Ну пойдем погуляем.

— Ты же с Элкой идешь!

— Да нет. Она меня пригласила, а я с тобой хочу.

Он врет. Он хочет разыграть меня! Они с Элкой сговорились! Не получится у них ничего! Сейчас я ему так отвечу! Я ему отвечу... Я ничего не могла придумать.

— Пойдем, Валя! Правда, пойдем!

А если не врет?

— Погода замечательная, — сказал он. — Звезды... Пойдем, а?

И вдруг я снова почувствовала себя на вершине горы.

Можно отцепить лыжи и осторожненько сойти вниз. А можно оттолкнуться и...

Только в самый первый момент страшно. Ну так страшно, кажется, никогда я не решусь съехать с этого обрыва...

— Пойдем, — сказала я Володе.

В первую секунду были только ужас и изумление — как это я решилась?! А потом такой восторг, какого я еще ни разу в жизни не испытывала.

— Валька, правда, глупо предлагать дружбу?

— Глупо. Это должно получиться само собой.

— Валька, а мы будем встречаться в Москве?

Мы уходили на лыжах далеко от дома отдыха. Отдыхали в заснеженных скирдах, которые стояли посреди поля. В скирдах было много мышей.

— Поймай мне мышку, Володя! С детства мечтаю приручить мышонка!

— Давай посадим ее в варежку и напугаем Элку!

Вечерами мы гуляли по аллеям, утопая в снегу. Он был мягкий-мягкий, так и хотелось бухнуться в него.

— Валька, что ты делаешь! Простудишься!

— А мне нравится валяться в снегу!

— Давай я тебя подниму.

— Не хочу.

— А мне очень хочется поднять тебя на руки...

— Я и сама могу встать!

— Валька, а знаешь, что мне сказала тетя Маша?

— Какая тетя Маша?

— Подавальщица в столовой. Она сказала, что я выбрал самую лучшую девчонку из всего дома отдыха.

— Врешь!

— Честное слово!

— Ты очень опираешься на палки. Попробуй съехать без палок!

— С горы? Ты с ума сошел! Я сразу свалюсь.

— Не свалишься! Я внизу буду стоять. Я тебя поймаю!

— Я тебя свалю!

— Не бойся! Ну, раз, два, три!

— ...Ну вот... Я же говорила, что мы оба упадем... Я тебя здорово ударила?

— Знаешь, Валька, когда ты съезжала, у тебя такие были глаза! Огромные-огромные... Испуганные... Валька, а у тебя есть в Москве телефон?

— Тебе же не на чем записать!

— Ничего. Ты скажи, я запомню.

— Валька, а целоваться страшно?

— Не знаю, не пробовала.

— Я тоже не пробовал...

— Валька, да ты здорово танцуешь! Почему ты сказала, что ненавидишь танцы?

— Раньше ненавидела.

— Почему?

— Не скажу.

— Ты странная девчонка. Ты мне очень нравишься.

Полет с горы продолжался. И чем быстрее скользили лыжи, тем меньше оставалось во мне страха и неуверенности.

Я меняла кожу. Прежняя стала мне мала, она стягивала меня, не позволяла свободно двигаться. А новая была как раз по мне, гибкая, эластичная, блестящая.

Я ходила с высоко поднятой головой. Я была самая счастливая в этом доме отдыха. Нет, в целом мире! Самые хорошенькие девчонки смотрели на меня с завистью, потому что я нравилась самому лучшему парню в доме отдыха. Мальчишки бросали на меня любопытные взгляды.

Полет продолжался, и я уже не боялась, что упаду, разобью нос и все будут надо мною смеяться. Я знала, что не упаду.

— Я хочу тебя предупредить, — сказала Элка. — О вас говорит весь дом отдыха.

— Ну и пусть говорят.

— Знаешь, Валька, ни к чему хорошему твой роман не приведет. У меня все-таки больше опыта...

— Ты ханжа, — сказала я.

Элка обиделась.

— Он страшно тупой, этот твой Володя, — сказала она. — Я просто не понимаю, о чем ты с ним можешь разговаривать.

Мне стало жалко Элку.

Наступил последний вечер. Был прощальный ужин, потом танцы.

Элка стояла у стены в группе нескольких девочек и о чем-то оживленно болтала, поглядывая на нас. Казалось, ей очень весело и ее совершенно не интересуют танцы.

Я подошла к ней и спросила:

— А ты что не танцуешь?

Элка ответила:

— Да что-то не хочется!

— Володя, — сказала я, — пригласи Элку.

— Не хочу, — сказал Володя.

— Пригласи!

— Ну ладно!

Володя пригласил Элку, и она пошла с ним, победоносно на меня оглянувшись.

Мы оделись и вышли на улицу. Было безветренно и морозно. От освещенных окон на снегу лежали желтые квадраты.

Мы пошли по аллее. По обеим сторонам ее высились огромные ели. Изредка попадались скамейки, похожие на маленькие сугробы от наваленного на них снега.

В конце аллеи мы остановились. Володя повернул меня лицом к себе и положил мне руки на плечи.

— Валька, можно я тебя поцелую?

— Не надо! — испуганно сказала я.

— Мне очень хочется тебя поцеловать...

Я снова была на вершине обрыва. Можно оттолкнуться и ринуться вниз... Нужно только решиться...

Но эта вершина оказалась мне высока. На этот раз я отцепила лыжи.

Я сказала благоразумным тоном:

— Не надо, Володя, я не хочу. Принципиально.

Володя все еще держал меня за плечи.

— Пусти, — сказала я.

Он опустил руки, У него было огорченное лицо.

— Иногда можно и не быть такой принципиальной, — пробормотал он.

Мы повернули к дому отдыха. У подъезда Володя сказал:

— Ты замечательная девчонка. Ты... — он запнулся.

Я ждала, что он скажет что-нибудь такое же важное и значительное. Но он только сказал:

— Так я тебе в Москве позвоню.

А в Москве все изменилось. Я даже не смогла уловить момента, когда ощущение полета кончилось.

Внешне вроде все было как и раньше. Володя звонил мне, мы встречались у метро «Кропоткинская», под часами. Мы шли по Гоголевскому бульвару, и был такой же снег, даже еще красивее: он медленно кружил над фонарями, а в доме отдыха фонари не горели.

Но Володя был уже не тот, что раньше. Наши встречи становились все реже. Я искала повод отказаться от прогулки.

Что случилось? Я мучительно искала объяснение.

Володя ничем не обидел меня. Наоборот, я нравилась ему еще сильнее, чем раньше, я это ясно видела. Он был так внимателен ко мне. А меня раздражало каждое сказанное им слово.

Но почему? Должна же быть причина?

Я искала причину в Володе, а причина была во мне самой. Раз я ему понравилась, значит, я вообще могу нравиться мальчишкам. Даже тем, которые нравятся мне самой.

Даже Никите Скворцову.

Володя помог мне поверить в это. Но когда я в это поверила, он стал мне больше не нужен.

Я ужаснулась.

Не могла я больше видеть Володю. Со страшным отвращением к себе самой я вспоминала подробности наших отношений. И то, как во время танца он якобы невзначай прижимал мою руку к своей груди, а я млела от восторга, как кисейная барышня. И то, как он чуть не поцеловал меня в темной аллее. Это было самое неприятное воспоминание, и я отгоняла его.

А Володя продолжал мне звонить, и у него был грустный голос, когда он спрашивал:

— Пойдем сегодня гулять?

— Мне заниматься надо! — отвечала я. — Я из-за тебя двоек нахватаю.

— Но вечером, хоть на час, — просил он.

Как он не мог понять, что я просто не хочу с ним встречаться, не хочу — и все! Его умоляющий тон был мне противен.

Я наконец решила сказать ему обо всем прямо.

— Я не хочу идти гулять, — сказала я. — И вообще не хочу с тобой встречаться.

— Но почему? — послышался в трубке его расстроенный голос.

— Послушай, у тебя есть хоть капля мужской гордости?

— Нету, — сказал он.

— Мне другой мальчишка нравится, понял? — сказала я. — И не звони мне больше!

Я бросила трубку и долго сидела у телефона. Я ждала, что он мне позвонит. Но он больше не позвонил.

Я представила себе, как Володя сидит у телефона и страдает. Из-за меня страдает!

Я почувствовала гордость. Я подошла к зеркалу.

«И что он во мне нашел? — подумала я, разглядывая себя с самодовольной улыбкой. — Страдает! Из-за меня! И ведь не такая уж я красивая!»

Я решила пойти гулять. Что я ему скажу, этому воображале Никите Скворцову, если я его случайно встречу?

Ничего я ему не скажу. Просто гордо и презрительно улыбнусь и пройду мимо.