Вход   Регистрация   Забыли пароль?
НЕИЗВЕСТНАЯ
ЖЕНСКАЯ
БИБЛИОТЕКА


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


Назад
Вечерняя партия в шахматы

© Кащук Наталья 1983

Врач положил осенние листья прямо на подушку. И Ольга проснулась от непривычного шелеста. Выбиралась из гнетущей власти сна, как из темной понурой глубины, щурилась от низкого предзимнего солнца, а оно било прямо в глаза, и листья так золотили серую палату.

Она еще даже не сообразила, что это и откуда, отдалась на волю золотого солнечного разлива, вдыхала осеннюю горечь листьев, и даже глаза не совсем раскрывала: а вдруг — только приснилось.

— Это вам, — сказал, нагибаясь над ней, Владимир Александрович. У нее чуть-чуть дрогнули ресницы, но так и не взглянула на него. — Вы вчера очень долго стояли у окна, смотрели на осень, на листопад...

Забивало дух запахами инея, холодного ветра. В садах сейчас дотлевают осенние костры, и на запоздалых картофелищах пастухи жгут костры, пекут картошку. В деснянских поймах вода стала тяжелой, свинцовой, а в глубине серыми тенями, точно подводные лодки, лениво проплывают щуки. И скоро морозом прихватит калину, и тонкая кожица станет упруго лопаться, чуть прижмешь ягоду зубами, и тогда за ушами заболит от густого сока...

Только теперь посмотрела на врача, улыбнулась и взмахнула благодарно ресницами. А у него зрачки расширились враз широко-широко. «Как у святых на софийских фресках», — подумала. И он, не то спрашивая, не то умоляя, молвил:

— Ольга...

— Что? — У нее слегка удивленно, но и немного лукаво поднялась левая бровь.

— Нет, ничего... Ольга, Оля. Нет, вот что. Я дежурю сегодня, и, если выпадет свободная минутка вечером, можно зайти к вам на партию в шахматы? Нет-нет, не отказывайтесь, я видел, как вы играли на прошлой неделе.

Только за ним закрылась дверь, как кто-то беззлобно засмеялся в одном углу, кто-то многозначительно протянул: «Вот так та-а-ак» в другом, а быстроглазая, всем интересующаяся Лида подытожила:

— Пропал наш доктор, девчата. Вон как присушила!

— Не прозевай, Ольга, — подхватила, кажется, Нина. — Доктор мужчина хоть куда, и рост, и фигура. А руки! В такие руки и попасть не страшно. Операцию на «ять» сделает да еще и сам в палату отнесет. Везет же людям!

Голоса переплескивались через Ольгу, как волны над придонным камнем в ленивом озере. Колыхались где-то над нею, вскипали пеной смеха, не достигая ни слуха ее, ни сознания. Перед глазами мерцала золотая пряжа лучей, разбегались красноватые прожилки на желтом осеннем листе. И пульсировали тревогой и безмолвной, затаенной просьбой широко распахнутые, как у святых на софийских фресках, зрачки.

Мельком видела его днем. Вышел в вестибюль, сказал какой-то женщине, что операция прошла хорошо. Та заплакала, неумело ткнулась поцеловать ему руку, он смутился, погладил ее по голове, точно ребенка, приговаривая какие-то ласковые слова. А когда увидел Ольгу — к ней пришла мама, и они сидели в уголке за стеклянным тамбуром, — смутился еще больше. Марлевой маской, спущенной на грудь, вытер пот вокруг губ и, молча кивнув, поднялся снова наверх, в операционную.

— Кто это? — тень нескрываемой тревоги прозвучала в голосе мамы.

— Владимир Александрович. Хирург. Он меня будет оперировать. Я же тебе рассказывала, он смотрел меня на рентгене и сказал, что все будет хорошо, без осложнений.

— Я бы хотела поговорить с ним, Оля.

— Нет, мама, не надо, — вскинулась так испуганно, и такой румянец разлился по бледным, впалым щекам, что мама положила ей руку на колено.

— Ты ему веришь? И тебе не страшно?

— Страшно, боюсь. Но ему я верю.

Когда он вечером вошел в палату и сел на край Ольгиной кровати, был землисто-бледным от усталости. Нет, не только от усталости. Почувствовала, что ему сейчас плохо, очень плохо. Она знала, как это бывает. В такие минуты приходила к маме, усаживалась прямо на полу, у кресла. Это были их вечера. Мама, как сказку, рассказывала о городе, где родилась Ольга, о старом парке, где они любили бродить с папой. Ольга уже и не знала, помнит она папу или нет, потому что детские воспоминания переплелись с мамиными рассказами. И сны бывали химерные: то папа нес ее через бесконечный вишневый сад и густая листва била по рукам и лицу. Ольгу укусила собака, и папа в самом деле бегом понес ее в больницу на перевязку. Это единственное, что помнила отчетливо. А в других снах бывала уже не маленькая, не дитя, но ее все равно нес на руках добрый, сильный папа, — только это была уже будто и не она, а мама еще молодой. Все путалось, мешалось во сне, наплывало, мучило своею неопределенностью, незавершенностью. Но она любила и эти воспоминания о своем детстве, маминой молодости. И эти сны. Это было ее. И мамины теплые руки, и неуловимый аромат маминых духов и пудры. В них тоже было что-то успокаивающее.

«Он как большой ребенок», — подумала совсем по-женски Ольга, погладила его руку и сказала:

— Идите в ординаторскую. Я сейчас приду.

Его удивила властность и в то же время мягкость этого повеления, но был не в состоянии додумать до конца, откуда эта сила и властность у больной слабой девушки, и потом в этом была отрада — подчиняться сейчас чьей-то воле; отключиться хоть на минутку от людских мук, страданий, забыть о знании невидимых еще для других истин, которые раскрывались ему помимо его желания. Просто потому, что он уже довольно давно работал, и это знание давалось ему не только опытом, но и подсознательно, интуицией, для чего не было ни точных измерений, ни анализов, ни даже прогнозов самых современных кибернетических машин.

Ни о чем не спрашивая, покорно встал и вышел. А она быстро накинула халат, достала из тумбочки банку с растворимым кофе и развела в стакане густой, душистый напиток. Свет в коридоре был погашен, в холле смотрели телевизор. После темноты коридора слепящая белизна ординаторской поражала, как беззвучный крик. Такое ощущение бывает, когда герой на экране кричит что-то, а звук внезапно прерывается. Даже зажмурилась, остановившись на пороге, придерживая плечом приоткрытую дверь. Он сидел за большим столом, опершись лбом на поставленные один на другой кулаки. На скрип двери чуть приподнял голову, оперся на руки подбородком. И блаженное спокойствие удивительно смягчило каменную застылость лица, изломы бровей и крылья носа.

— Пришли! — и спрашивал, и утверждал, еще не верил, и уже верил, как приходу предпраздничного вечера, щедрого на обещания.

— Угу, — прикрыла ногой дверь. И, поставив кофе на стол, даже встряхнула руками, так обжег пальцы стакан.

Свет ослеплял ее, чувствовала себя так, словно ее вывели на многолюдную площадь пред тысячи глаз. Переставила с окна зачем-то повернутую к стеклу настольную лампу и теперь озиралась по комнате в поисках выключателя верхнего света.

— А я, знаете ли, привык, — понял он наконец ее беспокойство. — Нам всегда нужно как можно больше света... Выключатель за шкафом.

Теплые сумерки мягко повисли над ними. Белый стол стал еще больше, на нем дымился паром черный стакан, и Ольге было приятно рассматривать в кругу света руки врача. Сомкнул их вокруг дымящегося стакана и вдыхал аромат кофе.

...Она тайком с группой студентов проскользнула как-то наверх и сквозь стеклянный свод краешком глаза наблюдала за операцией. Мучилась, что вот через какой-то там день или два будет лежать перед ним оголенная, беззащитная в свете операционных бестеневых ламп, и он увидит ее такой. Инстинктивно отодвигалась сейчас в самую густую тень и с благоговением и страхом смотрела на белые руки, на сильные пальцы с округло-удлиненными, как виноградины, луночками ногтей.

— Пейте, — сказала тихо, почти моляще. — Вам это нужно сейчас.

— А, да-да. Спасибо.

Каблуками туфель зацепилась за перекладину стула, охватила колени руками.

Он долго, маленькими глотками, пил кофе, так долго, что Ольге показалось, он забыл о ней. В ней даже шевельнулась обида: «Сейчас встану и уйду», — подумала. Но в тот же миг он заговорил. С нею? С самим собой?

— Я не знаю, откуда это пришло. Перед операцией смотрю на человека и вдруг вижу: он не выживет. Смотрю историю болезни — анализы такие же, как у десятков других, объективно все должно быть в норме. А я чувствую — нет. Иногда это чувствуют и сами больные. Пять лет прошло, а я до сих пор не могу забыть одну женщину. Учительницу. Татьяну Васильевну Тетигу. Всю зиму к ней приходили дети. Целыми классами. И взрослые приходили. А однажды летчик с Золотой Звездой приехал. Такие розы принес — представляете, в феврале — розы. Обнимает ее, целует. А Татьяна Васильевна отстраняет его, всплеснет руками и только приговаривает: «Виктор! И вправду Виктор!..» Вот. А потом назначили день операции. Я дежурил с вечера. Обходил палаты, она меня и просит: «Кончайте обход, Володя, — она меня Володей, как и учеников своих, звала, — может, найдете минутку, сыграем в шахматы». Посмотрел я на нее, и недоброе предчувствие ворохнулось в душе. Зашел после обхода. Ну, расставили фигуры, начали партию. А она мне так спокойно говорит: «Знаете, Володя, чувствую, что не выживу». И так это выговорила, что у меня холодный пот выступил. А потом зло взяло. Смел я фигуры с доски и к ней — пошли. Она — куда, зачем. На рентген, говорю. Посмотрю еще раз. «Ах, Володя, Володя, ничего вы не поняли, мой мальчик». Но встала, поднялись мы с нею наверх, посмотрел я ее на рентгене. Стеноз как стеноз. И историю болезни потом долго читал — тоже все в норме.

— И что? — Глаза у Ольги сухо блестели, она внутренне подобралась вся, как тугая пружина.

А Владимир Александрович, поглощенный снова давнишними переживаниями, — что-то сегодня снова всколыхнуло его, — даже не взглянул на Ольгу и каким-то бесцветным, усталым голосом закончил:

— Ничего. Она не проснулась. Сердце остановилось, едва прикоснулись к нему. Очень редко, но так бывает. И мы тут бессильны.

Залегло длительное и тяжелое молчание. Ольга беззвучно шевелила губами, повторяя слова надписи, которые прочла на донышке шахматной доски: «Второй палате от женщины, которая тоже лежала тут. Живите, люди!» А его мысли расползались, как желе, не держались вместе. И, только взглянув на девушку, он понял, что натворил. Съежился, как от удара, умоляюще заглянул ей в глаза:

— Оля, девочка моя...

Улыбнулась прощающе и, чувствуя, что может расплакаться, подошла к нему, прижала его голову к груди и выдохнула с облегчением:

— Партия в шахматы за мной. Но сыграем ее уже после того, как я выйду из больницы.

© Кащук Наталья 1983
Оставьте свой отзыв
Имя
Сообщение
Введите текст с картинки

рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:




Благотворительная организация «СИЯНИЕ НАДЕЖДЫ»
© Неизвестная Женская Библиотека, 2010-2024 г.
Библиотека предназначена для чтения текста on-line, при любом копировании ссылка на сайт обязательна

info@avtorsha.com