Лена вошла в вагон, села на свободное место и закрыла глаза. В соседнем купе играла гармошка и чей-то низкий, простуженный бас выводил:

Позарастали стежки-дорожки,

Где проходили милого ножки...

«Боже мой, какое это счастье, — подумала она. — Можно вот так сидеть, слушать песню и ни о чем больше не думать. Красота!»

Паровоз дал свисток, и купе тотчас же заполнилось. Судя по голосам, пассажиров было трое: двое молодых и старушка. Молодые голоса недовольно ворчали:

— Какое захолустье: пива и того нету.

— Да что пиво! Хотя бы мороженое...

А старушка, наоборот, радовалась:

— Успели, слава тебе господи! Я уж беспокоилась за вас, думала — отстанете.

По окнам забарабанил дождь, тоже, видно, чем-то недовольный.

«Кто это сказал, — вспомнила Лена, — я мыслю, значит, я существую? Вернее было бы сказать: я недоволен, значит, я существую».

Рядом с ней на полку опустилась старушка: 

— А у нас новая пассажирка. Здравствуй, милая. Ты бы прилегла, а?

Лена сказала спасибо, попыталась открыть глаза, но ресницы будто склеились и не разлипались.

— Мне и так хорошо.

Молодые сели ужинать. Даже не открывая глаз, Лена видела, как они раскладывали на столике еду. И она так ясно представила себе кусочки колбасы, сыр, яйца, что у нее заныло под ложечкой. С самого утра она ничего не ела, просто забыла про еду, а сейчас вспомнила, и ее замутило от голода. Но вставать, идти искать ресторан не было сил.

«Сил нет, сил нет» — стучали между тем колеса вагона, и Лена покачивалась им в лад. Хотелось спать, но не спалось, хотя она и ужасно устала. День был таким суматошным! Она вспомнила, как пришла утром в больницу, а главврач Алексей Алексеевич удивился:

— Что так рано? Ведь практику вы свою успешно закончили! — Он взял у нее зачетную книжку и поставил четверку. — На пятерку даже я не тяну, а ведь работаю уже тридцать три года.

— Значит, скоро на пенсию?

— Скоро. Вот только оставить после себя некого. Вы когда заканчиваете институт?

— Остались выпускные экзамены.

— Так, может, к нам надумаете? А то бы я заявку дал.

— Не знаю, Алексей Алексеевич. Трудно у вас тут. Боюсь, что одна не справлюсь.

— Справитесь! Я в вас верю!

Он порылся в шкафу и вытащил оттуда небольшой чемоданчик. Раскрыл: в чемоданчике лежал набор хирургических инструментов.

— Вот вам на память!

— Ну что вы! Большое спасибо, только неловко мне... Это такой подарок!

— Возьмите, пригодится!

И как приговорил...

Санитарная машина уходила в район в одиннадцать, но мест в ней уже не оказалось. Пришлось Лене долго голосовать на дороге.

Начался дождь, мелкий, холодный, и она побежала спрятаться от него в сельсовет.

Лена стояла на крыльце сельсовета, пока из-за поворота не показалась машина. Она выбежала ей навстречу и замахала рукой. Шофер остановился, хотя место в кабине было уже занято.

— Влезайте, если поместитесь!

В кабине сидела толстая тетка с корзиной, в которой пищали цыплята, а тетка к тому же всю дорогу икала и кляла на чем свет стоит какого-то Гришку, который накормил ее натощак сухим сыром.

Дождь стал стихать, но, когда подъехали к деревне, ударил с новой силой. Он так хлестал по стеклу, что в двух шагах перед машиной ничего не было видно, и шофер чуть не налетел на девчонку. Она выбежала из хаты и кинулась прямо под машину:

— Дяденька, стой!

Шофер ругнулся, но затормозил:

— Чего тебе?

— Мамка плачет. Братишка помирает... совсем.

— А я что, доктор?

Он уже хотел снова нажать на газ, но Лена просительно тронула его за рукав:

— Постойте, может, я чем помогу.

Шофер недоверчиво оглядел ее, словно прикинул в уме, в самом деле может она помочь или нет.

— Но учтите, — сказал он, — я ждать не могу. У меня молоко скиснет.

— Что ж делать? — Лена неопределенно махнула рукой и заторопилась за девчонкой.

Дверь в хате была распахнута настежь, и первое, что она увидела, были грязные башмаки на чистой белой простыне. Потом увидела мальчика лет двенадцати. Он лежал на кровати, тихий, бледный до синевы. Рядом с ним сидела женщина, тоже тихая и бледная.

— Что с ним?

— Заснул, слава богу.

— Врача вызывали?

— Фельдшерица на сессию уехала.

— А из района?

— Телефон не работает. Молния в столб ударила.

Женщина была как-то странно спокойна.

Лена сняла жакет, вымыла руки.

— Разрешите.

Женщина молча уступила ей место на кровати. Только теперь она, кажется, начала беспокоиться.

— Доктор, что с ним? Бегал, бегал и — вдруг на́ тебе...

— Ничего страшного, — осмотрев мальчика, как можно спокойнее сказала Лена, хотя внутри у нее все зашлось от страха. — Но нужна срочная операция. Посмотрите, машина еще не ушла?

Шофер услышал и выглянул из сумерек сеней:

— Тут я.

— Мальчика срочно нужно в больницу.

— А куда я его положу? В цистерну с молоком, что ли?

Лену передернуло от его грубого голоса, но она сдержала себя.

— И в самом деле, везти его довольно опасно. Но и я не могу ничего сделать, — она повернулась к женщине, — здесь, одна...

Губы женщины задрожали:

— Доктор...

— Я не доктор, я только учусь.

— А если умрет?

— Ну что вы? Успокойтесь... — Лена оглядывалась, словно искала у кого-то поддержки. — Правда, такие операции мне приходилось делать, но в операционной, под руководством опытного хирурга.

Шофер топтался у двери:

— Значит, я вам больше не нужен? А то молоко скиснет...

Лена резко тряхнула головой:

— Что значит не нужен? А ну-ка, живо! Мыть руки — будете мне помогать!

Сейчас, вспомнив раскрытый от удивления рот шофера и безумный страх в его глазах, она улыбнулась, а тогда было не до улыбок. Она и сама не представляла себе, как это она решилась на операцию. Но ничего другого не оставалось делать, и Лена еще раз повторила:

— Мыть руки!..

В вагоне было тихо. Старушка уже спала, свернувшись в углу клубочком. Молодожены тоже укладывались на ночлег. Женщина, склонив набок голову и устало сложив на животе руки, тихо сидела, счастливая, умиротворенная, а муж заботливо стелил ей постель.

— Тебе одну подушку или попросить вторую?

— Спасибо. Не беспокойся.

— Я не могу о тебе не беспокоиться, ведь ты моя жена.

— Зачем ты?..

А Лене не спалось. Перед глазами все время стояли грязные башмаки на чистой белой простыне. И слышался голос: «Доктор, помогите!»

«Помогите, помогите, помогите...» — пели колеса, но сквозь это неясное пенье, сквозь дрему Лена вдруг отчетливо и ясно услышала испуганный шепот женщины:

— Смотри, у нее дрожат руки!

Муж, свесившись со второй полки, стал уговаривать женщину:

— Не обращай внимания. Тебе нельзя волноваться. Спи.

Сначала Лена не поняла, о ком это они говорят, и продолжала все так же тихо сидеть на полке. Чемоданчик, подаренный Алексеем Алексеевичем, лежал у нее на коленях, на чемоданчике руки, о них она совсем забыла и, лишь услышав этот шепот, почувствовала, что руки у нее в самом деле дрожат. Странно... Тогда они не дрожали, а теперь, когда уже все позади, когда уже все кончилось... Там, в низкой темной хате, во время операции она больше всего боялась не за себя, а за свои руки. Вдруг они испугаются и начнут дрожать? Конечно, ее рукам уже приходилось делать операции, и они никогда не подводили ее, но рядом с ними всегда были руки учителя. В любой момент они могли прийти на помощь, и сознание этого отгоняло страх. Теперь же они были одни, совсем одни. Длилось это всего два часа, а Лене показалось, что прошла целая вечность. Да еще этот петух! Он, не переставая, горланил под окном, как будто и не было у него никакого другого занятия, как только горланить.

Шофер оказался смышленым парнем и старательно помогал ей. Когда все было кончено, Лена поглядела на него сквозь застилавший глаза пот и спросила:

— Что — разве уже утро?

— Нет, вечер.

— А почему же петух так орет?

— Да он у нас хворый, — объяснила мать мальчика, — целыми днями горланит как одурелый. А он будет жить, доктор? — Она наклонилась над сыном.

— Конечно.

— Век за вас буду бога молить!

Женщина, плача, старалась поймать руку Лены, чтоб поцеловать ее.

— Бога не стоит, — сказала Лена, — все равно не услышит. А лучше попросите шофера, чтоб на обратном пути из районной больницы он прихватил медсестру. А в остальном делайте все так, как я вам сказала... Ну, — Лена благодарно обернулась к шоферу, — теперь можно ехать. Где наша тетка с цыплятами?

Шофер засмеялся:

— Пешком ушла.

— А как же молоко? — спросила Лена.

— А шут с ним: пусть киснет. Ну, вычтут из зарплаты, зато мы с вами дело сделали!

Он так и сказал — «мы», потому что эти несколько часов, что они провели вместе, сблизили их настолько, как не сближают подчас годы.

Когда они уже подъезжали к станции, Лена сказала:

— А ведь мы с вами даже не знакомы. Давайте хоть познакомимся. Меня зовут Лена.

— А меня Михаил.

Теперь, сидя в вагоне, Лена вспоминала, как он это сказал: тепло и задушевно, и улыбнулся ласково. Потом помолчал немного и вдруг спросил:

— А мальчишку?

— Что — мальчишку?

—   Ну как звали того мальчишку?

Лена пожала плечами:

— Мать вроде бы называла его Володей.

— А мне кажется, Алешей.

И шофер сокрушенно покачал головой:

— Это ж надо: мы даже не знаем, кого мы спасли!

— Это неважно, — сказала Лена, и колеса запели ей в лад: «Неважно, неважно, неважно...»

Она открыла глаза и, придвинувшись к окну, поглядела в густую темень: дождь уже перестал, и на небе вызвездило. Казалось, звезды с любопытством вглядывались в землю: как вы там, люди? какие вы там, люди?