— Вот она! Вот Коданева!

Мальчишки разом отлипли от стен и бросились на Таню. Они вырвали и швырнули под ноги портфель, окружили ее тесным кольцом и так повели к мальчишечьему туалету. Они улюлюкали, кричали и свистели. Валерка Приходнов дергал косу по-подлому, накручивая ее на руку. Все было непонятно и страшно, словно Таня по ошибке попала в страну врагов, и они сейчас расправятся с ней, расправятся дико и стыдно.

Таня пыталась вырваться из кольца, но ей скрутили руки и втолкнули в туалет.

Здесь ее ждали мальчишки из параллельных шестых классов, все вместе они прижали Таню к стене.

— Дураки, пустите, что я вам сделала?

Приходнов расхохотался ей в лицо и крикнул:

— Соловьева! Давайте сюда Соловьева!

Таня сразу все поняла. Сразу вспомнился вчерашний вечер. И снег и ледяная горка. И Приходнов. И то, как он понравился вчера Тане. То, что он делал сейчас, было так непохоже на представление о нем.

«Ничего, что он двоечник, — думала вчера Таня. — Я буду ему помогать. Зато он какой! Смелый! Все его слушаются!»

Мальчишки приволокли Соловьева, он плакал. Они толкнули его к Тане, и Приходнов приказал:

— Целуйтесь!

Таня еще сильнее вжалась в стену, а Соловьев, маленький, красный от рева, повернулся и заколотил ближнего шестиклассника. Мальчишки развернули его и снова бросили на Таню.

— Целуй ее! — скомандовал Приходнов. — Она тебя любит! Целуй быстро!

Стало напряженно тихо, и в этой тишине прозвучал спасительный звонок.

Все бросились по классам.

Приходнов стукнул напоследок Таню и Соловьева и побежал. Он бежал последним, Таня догнала его и, собрав обиду в кулачки, заколотила по спине. А когда он повернул к ней удивленное лицо с узкими зелеными глазами, она изо всех сил провела ногтями по его желтым веснушкам. Полоски-царапины на лице Приходнова сразу расширились, набухли, показалась кровь.

— А-а-а! — закричал Приходнов вслед убегавшей Тане. — Будешь знать, как его любить!

Он рукавом утер кровь с лица и тоже побрел в класс. Приходнова догнала учительница и, увидев, что с ним творится, ахнула, схватила за руку, и они побежали на второй этаж к медсестре.

В туалете плакал маленький Соловьев, уткнув голову в холодную стенку.

Мальчишки, лишившись предводителя, не трогали Таню, только с любопытством на нее оглядывались. А она, с порванным воротничком, растерянная, растрепанная, дрожала всем телом и ни на кого не могла смотреть. Ей было стыдно. Мужской туалет, эта запретная для девочек зона, орущая насмехающаяся толпа, злой, беспощадный Приходнов — все это стояло перед глазами и не давало прийти в себя.

И уже как будто не было вчерашнего вечера.

Учились шестиклассники во вторую смену. На втором уроке в классе зажигали свет. Домой Таня возвращалась в полной темноте: фонарей в их районе еще не было. Обычно она шла с подружками, но сегодня одна. В школе потерялась варежка, и Таня ее долго искала.

— Коданева, подожди!

Ее догнали Валерка Приходнов и Саня Муравченко.

— Нашла рукавицу? — спросил Приходнов.

— Нашла, — ответила Таня. — Это не ты ее спрятал?

— Я, — сознался Приходнов. — Ты бы спросила у меня, я бы тебе ее сразу обратно нашел. В другой раз спрашивай.

— Ты лучше больше не прячь, — попросила Таня. — Я боюсь одна в темноте возвращаться.

— А ты с нами будешь, с нами не страшно, — пообещал Приходнов и запел некрасивую взрослую песню. Муравченко его поддержал, и они, подражая словам песни, зашатались, Таня за них покраснела.

Падали звездочки снега. Вечер был теплый, первый такой после сильных морозов, когда шестиклассники даже два дня не учились.

Прохожих почти не было на тихой улочке. Мимо проезжали редкие машины, ярко высвечивая дорогу и летящие снежинки.

— Коданева, хочешь фокус покажу?

Приходнов остановился, подождал очередную машину и бросил под нее портфель.

— Ух, мимо! Коданева, подожди, не уходи, я счас под другую машину брошу! Вот увидишь, попаду! — сказал Приходнов.

Они с Муравченко бросили портфели под вторую машину, но под колеса не попали. Третий грузовик, пропустив портфели между колес, остановился. Из кабины выскочил шофер и погнался за мальчишками. Они дико обрадовались этому и помчались прочь. Таня, сама того не ожидая, подхватив портфели мальчишек, бросилась за ними, как соучастница и верная подруга.

Шофер их, конечно, не догнал, и это всех страшно развеселило. Они почувствовали себя ловкими, смелыми. И Тане передался мальчишеский азарт. Прежде она ни в каких озорствах не участвовала.

Рядом был ее дом, а расставаться с мальчишками уже не хотелось.

— Выходи гулять, Кода, я тебя здесь подожду, — сказал Тане Приходнов.

Муравченко, услышав это, удивленно покрутил головой и присвистнул. Что это с Валеркой — девчонку гулять зовет? Приходнов не обратил на это внимания.

Таня знала, что если зайдет домой, улицы ей не видать, и без того задержалась. А погулять кому же не хочется в теплый снежинчатый вечер? К тому же Таня впервые гуляла с мальчишками и немного гордилась этим. Правда, Приходнов и Муравченко — двоечники, в школе на плохом счету, ну и что? Она согласилась погулять, не заходя домой.

— Ура! — крикнул Приходнов и подставил Тане подножку.

Она упала в снег, вскочила и толкнула Приходнова. Он раскинул в сугробе руки и захохотал. Таня подала ему руку, он резко дернул ее. Она упала на Валерку, и они весело забарахтались в сугробе.

— Ребята, айда на горку в наш двор! — предложил Муравченко.

Это была удивительная горка, высокая, крутая, сделанная без единой доски и гвоздя от снежных твердых ступенек с одной стороны до отличного ровного ската с другой. Делали горку отцы трех двухэтажных домов, не доверяя детям ни трамбовать снег, ни заливать поверхность. Каждый вечер детвора устраивала на этой горке зимние праздники и возвращалась домой неохотно, мокрая, замерзшая, но румяно-счастливая.

Сейчас, поздним вечером, горка стояла непривычно одинокая.

Ребята побросали на снег портфели, радостно побежали к ступенькам. На ходу Таня подобрала картонку и наверху плюхнулась на нее. Как чудесно было мчаться вниз, зажмурив от ветра глаза и за короткое время почувствовать, как хорошо на свете!

Мальчишки форсили перед Таней, катались стоя, с шиком, ловко прыгая в снег там, где лед под горкой кончался. Таня скатывалась на картонке или на корточках.

— Кода, катайся стоя! Кода, ветер услышишь! — говорил Приходнов.

— Бояха, трус! — добавлял Муравченко и презрительно ронял: — Баба!

Таня хотела обидеться — так легче было уйти — и не смогла. Уж очень хорошо ей было с мальчишками. Она поехала стоя. Это оказалось не страшно, надо было просто приседать в том месте, где спуск кончался и начинался прямой лед.

Зато восторг поднимался на высоту Таниного роста, Таня захлебывалась им и смеялась почти беспрерывно.

Падала она только в тех случаях, когда дорогу ей преграждал Приходнов. Он вставал на лед и отпрыгивал лишь в тот момент, когда приближалась Таня. Но она все равно пугалась и падала.

— Боишься? Меня боишься? — Приходнов обгонял Таню на ступеньках и поворачивал к ней лицо с узкими зелеными глазами. — Ты меня не бойся, Кода, я тебя никогда не обижу.

— Еще раз встанешь — я домой уйду, — сказала Таня.

Больше он не вставал.

— Ребя, давайте паровозиком? — предложил Муравченко.

Ему, наверное, стало скучно. Он катался ка бы сам по себе и удивлялся ненормальности Приходнова — на какую-то девчонку обращает столько внимания! Сам же говорил, что они бабы!

— Давайте! — с радостью согласился Приходнов.

Первым съезжал Муравченко, закусив завязки шапки-ушанки как удила, в середке — Таня. Ее крепко держал за пояс Приходнов.

Все втроем они падали, и это из-за Муравченко. Он нарочно валился в конце, чтобы Таня на него упала. Приходнов падал сверху. Они весело и небольно тузили друг друга руками и ногами и, поднявшись, бежали к горке наперегонки.

Уже давно никто не отряхивался — бесполезно. Снег висел на одежде льдинками, цепкими, как колючки. Одежда промокла насквозь, но холодно не было, слишком они бесились, только иногда по телу пробегал быстрый озноб.

Все здорово проголодались, но о доме никто не заговаривал. Пойти домой — значит расстаться. А Тане еще никогда не было так весело и хорошо. Она смирилась с тем, что дома ей попадет. Все равно попадет, путь уж лучше позже.

— Счас я вас накормлю, — сказал Приходнов и повел ребят к двухэтажному деревянному дому, таких домов в городе было много, ребята сами жили в подобных.

На лестничной площадке второго этажа ярко горела лампочка.

— Вывернем? — спросил Муравченко.

— Не надо, — ответил Приходнов. — Уже поздно, никто не выйдет.

Он был здесь явно не впервые.

Возле одной двери стояла деревянная бочка, прикрытая листом фанеры. Приходнов тихо снял его, вытащил гнет и мокрый деревянный круг, положил их сверху. Таня заглянула в бочку. Поблескивая рассолом, ровненько, словно ее никогда не трогали, лежала капуста. Ее уже было в бочке меньше половины, приходилось сильно нагибаться, доставая ее. По очереди наклонялись, черпали капусту прямо горстями. Руки, красные от снега, от мокрых варежек, защипало от рассола. Ели молча, чтобы не услышали. Тане было чуточку нехорошо, что они едят чужую капусту, и очень вкусно. Ей даже хотелось, чтобы их услышали и прогнали. Пусть услышат — вон как мальчишки хрустят. Таня тоже захрустела капустой громче.

Когда все наелись, Приходнов аккуратно разровнял капусту рукой.

— Мало уж осталось, — озабоченно прошептал он и закрыл капусту в точности, как было.

— Пить хотца, — сказал Муравченко. — Соленая твоя капуста, Прихода.—

— Счас попьешь.

Вышли на улицу. Приходнов стал есть снег.

— Пейте, — сказал он и снова зачерпнул из сугроба чистого снега.

Поели снега, по-капустному хрустящего на зубах.

— Дома накостыляют, — сказал вдруг Муравченко. — Домой пойду.

— Слабина, — сказал Приходнов и презрительно сплюнул сквозь зубы. —— Вон Кода и то не хнычет.

— Накостыляют, — мрачно повторил Муравченко. — Пойдемте домой, а?

— Я знаю, где можно прыгать со второго этажа,— сказал Приходнов, не обращая больше внимания на Саню. — Айда, Кода!

Он быстро зашагал к своей цели, и Муравченко покорно поплелся за ним. И Таня пошла. На сердце было тревожно, она знала, что дома беспокоятся, да еще как!Но она упорно отгоняла мысли о доме и понять себя не могла. Ну, ладно, Муравченко — он друг Валерки. А ее-то что удерживает рядом с отпетым, как говорили в школе, Приходновым? Но Тане было с ним хорошо! Именно с ним, а не с ними, потому что Муравченко был обезьянкой, подражалой то есть.

Валерка Приходнов двоечник. Всю зиму он ходил без шарфа, в коротком пальтишке с узкими рукавами, сверху и снизу на пальто не было пуговиц. Месяцами он носил одну и ту же темную рубашку, которую менял после того, как учительница писала его матери записку. В школу Валеркину мать вызывать было бесполезно — она не приходила.

Тетради и учебники Валерки были грязными, как лицо и руки, и Нина, девочка, с которой его посадили, говорила подружкам, что от него пахнет бездомной собакой. Нина отодвигалась как можно дальше на край, и однажды, озлившись на это, Приходнов совсем столкнул ее с парты.

Двойкам Валерки никто не удивлялся, словно они были запланированы. Он сам поражался, когда в его тетрадях появлялись тройки. Однажды по алгебре он решил правильно все задачи, и, несмотря на грязь, учительница поставила ему четыре. На перемене он подошел к ней и сказал что в его тетради ошибка — четверка стоит. Анна Петровна улыбнулась и ответила, что это не ошибка. В тот день Приходнов подбирал с пола бумажки, относил их в урну, вытирал добровольно с доски и никого не задирал. Назавтра он пришел в чистой, но очень мятой рубашке.

Почему ему нравилась Таня, Валерка не знал. Он терпеть не мог девчонок, всегда прогонял их с горки. Он называл их презрительно «бабы». Некоторых мальчишек, которые раздражали его тихостью, чистотой, пятерками, он тоже так называл. Его боялись.

На Таню он обратил внимание на катке. Он катался по льду в валенках и толкнул ее нечаянно. Таня упала и долго не могла подняться, потому что на коньках и стоять-то по-настоящему неумела. Но она не закричала на Приходнова, даже не взглянула не него. Наконец, встала, балансируя руками, катнула ногой и снова упала. Приходнов сел в снег и стал наблюдать за ней. Таня то и дело падала, но не хваталась, как все девчонки, за ушибленные места и не ныла. Она была в белой пушистой шапочке, короткой юбке, вся свежая и нарядная, как снег. Но не это понравилось Приходнову, а ее мальчишеское упорство. Ему даже захотелось подойти к ней и поддержать за руку, чтобы она не падала так часто и быстрее научилась кататься.

Но вместо этого сказал подошедшему Муравченко:

— Смотри, как пьяная валится! — Он почему-то не назвал ее «бабой», как других девчонок.

В школе на уроках он стал часто оглядываться на Таню — она сидела наискосок от него через две парты. Он видел ее глаза — голубые цветки с черными серединками, немного пухлые нос и губы. За рыжеватые косы так и хотелось подергать. На переменках Приходнов дергал за них, толкал Таню, ставил подножки — житья ей от него не стало. Если Валерка не успевал увернуться, она давала ему сдачу — ерундовую, конечно, девчоночью. Но никогда не жаловалась и не плакала. Она была полной противоположностью Нинке — соседке по парте. Валерка всячески изводил Нинку в надежде, что к нему посадят Таню. Он ставил Нинке кляксы в чистые тетрадки, щипал посреди урока так, что от неожиданности Нинка громко взвизгивала, класс хохотал, а Валерку выгоняли в коридор. В конце концов Нинку отсадили и оставили его одного. Опять он ничего не выиграл: у Нинки иногда удавалось списывать.

Таня, как и Нинка, училась хорошо, и этим Валерка гордился. Валерку она не замечала. Да он и не хотел этого, зачем ей знать, что нравится ему. А вот дружить с ней он мечтал. Валерка нарочно запрятал рукавичку, чтобы болтливые ее сороки-подружки ушли вперед. Правда, Муравченко тоже остался, он ни на шаг от Валерки не отходил. Приходнов не прогнал его. Свой ведь брат, двоечник, поэтому и друг.

С торца одного дома на второй этаж вела деревянная лестница с перилами и балконом наверху. Приходнов быстро вбежал по лестнице, вскочил на перила балкончика, раскинул руки самолетиком — и бултых в сугроб.

— Ух ты! Четко! Прыгайте!

Муравченко точно так же прыгнул. А Тане страшно было подниматься на перила — узкие, скользкие. Сорвешься с них, попадешь не в сугроб, а на утоптанную площадку под балконом.

— Давай, Кода! Давай, прыгай! — Приходнов уже стоял рядом, подталкивал к перилам. Он помог ей забраться на них.

Таня оттолкнулась и прыгнула. Она и раньше прыгала с сараев. И всегда недолгий полет вызывал в душе молчаливый восторг. Так и сейчас, только полет длился на секунду дольше. Снежинки, выпорхнувшие из сугроба, осели на горячем лице свежими брызгами. Как здорово еще и еще ощущать этот молчаливый восторг, который возвращается с каждым прыжком, не теряя своей новизны!

И вот уже не узнать сугроба. Истоптанный ребятами,он перестал блестеть и искриться.

— Молодец, Кода! — крикнул Приходнов.

Всякий раз, когда прыгала Таня, он останавливался и смотрел, оценивающе сощурив глаза. И улыбался, когда Таня приземлялась без обязательного девчоночьего визга.

Похвалил ее Валерка, и Таня покраснела почему-то и еще быстрее побежала на лестницу. Приходнов ждал ее на верхней ступеньке.

— Кода, тебе кто-нибудь из наших ребят нравится? — неожиданно и тихо спросил он.

Вопрос был удивительный. Таня даже растерялась. Она никогда над этим не задумывалась. Мысленно перебрала всех мальчиков в классе. Выходило, что никто и не нравился. Может, по красоте? И Таня сказала про Вову Соловьева. Да, правильно, он самый красивый из мальчиков, волосы у него кудрявые, глаза большие, синие, а ресницы длинные и густые, как щеточка у рисовальной кисточки.

— Ха! Соловьев, да? Ну ладно! — Приходнов так же неожиданно, как задал вопрос, толкнул Таню, скатился по лестнице и исчез среди одинаковых домов и сугробов.

И Тане сразу расхотелось прыгать. Сразу почувствовала, что замерзла. Муравченко побежал догонять Валеру, подняв свой и его портфели. Таня тоже подняла портфель и медленно побрела домой, думая, что никто из мальчишек в классе ей не нравится. Сегодня вот понравился Приходнов, но разве можно сказать ему об этом?

Когда Таня подошла к дому, мать выходила к телефону-автомату звонить в милицию о пропаже дочери. Еще раньше она обошла деревянный городок, сходила на горку, к школе, но Тани не нашла. Она с мальчишками в это время лакомилась капустой. Мать увидела Таню и впервые в жизни отхлестала ее по щекам.

В класс Приходнов вернулся вместе с Анной Петровной неузнаваем. Лицо — в полосках царапин и йода. Шестиклассники дружно захохотали — весело им было смотреть на такого полосатого.

Приходнов невозмутимо прошел на свое место и, когда смех стих, оглянулся на Таню. Все снова расхохотались. Все, кроме Тани и Соловьева, который уже сидел на месте и чертил что-то на промокашке. Таня смотрела в одну точку перед собой, упрямо сжав губы. Воротничок на платье был почти оторван, кое-где торчали белые нитки. У Приходнова сердце екнуло, он на мгновение пожалел о своем поступке, но ревность вспыхнула в нем с новой силой. «Соловьев ей нравится! А чего тогда со мной вчера гуляла?» — зло подумал он.

— Ребята, что у вас произошло? — спросила учительница. — Кто поцарапал Приходнова? Таня, почему у тебя оторван воротничок? Володя Соловьев, почему ты хмурый?

Кто поцарапал — этого никто не знал. А о том, что воротник Тане оторвали мальчишки, загнав ее в свой туалет, сказала староста Нинка. Больше она ничего не знала, как и другие девочки, а мальчишки молчали.

На перемене, когда все, кроме Тани и Соловьева, вышли из класса, учительница подозвала девочку, прижала к себе и ласково просила:

— Что случилось, Танюшка?

Таня еле сдержалась, чтобы не заплакать. Закусила губы, но уголок нижней все равно полз вниз. В глазах стояли слезы. Она молчала.

Анна Петровна сняла с нее еле державшийся воротничок, выдернула торчавшие белые нитки и вздохнула.

— Ладно. Не хочешь говорить — не надо.

Таня кивнула — при этом слезы выбежали из глаз — и пошла на свое место.

— Володя, может быть, ты объяснишь?

И тогда Соловьев, зарыдав, сбивчиво рассказал о том, как мальчишки за что-то велели ему целовать Коданеву, а он никому ничего плохого не делал, и Приходнову не делал, а он больше всех заставлял. Рассказывая, Соловьев размахивал руками и зло смотрел на Таню, словно она была виновата во всем.

Приходнов стоял за дверью.

Учительница вышла, взяла его за локоть, отвела в сторону.

— За что ты обидел товарищей?

Она знала, что от него ничего не добиться. Узкие глаза Приходнова совсем сузились, он отвернул голову так, что занемела шея. Он безразлично выложил дневник, когда его попросили об этом. Анна Петровна поставила ему очередную двойку по поведению и вздохнула. Если бы двойка смогла помочь Приходнову понять всю жестокость своего поступка.

Приходнов поджидал Таню на каждой перемене. Он хотел спросить у нее: все еще она любит Соловьева или уже нет? Ведь должна же она теперь отступиться от этого тихони и заметить его, Валерку?!

Но Таня, как и Соловьев, больше из класса не выходили.

После уроков Приходнов первым оделся и выскочил на улицу.

Таня вышла с девочками.

— Эй, Кода, подойди!

Таня даже не взглянула.

— Приходнов, не трогай ее, мы учительнице скажем, — нерешительно предупредила Нинка.

— А я ее и не трогаю. Уйдите вы, бабы!

Девочки плотно окружили Таню и не уходили.

А Приходнов уже мучился. В нем росло какое-то нехорошее волнение, предчувствие беды. Ему необходимо было знать: на пользу ли был сегодняшний поступок? Казалось, он умрет, если не узнает об этом.

И он решился.

— Ну что, ты все еще его любишь? — спросил он у Тани, сощурив узкие глаза.

— Люблю! — вызывающе сказала Таня.

Приходнов опешил.

— А если я тебя убью? — вымолвил он.

Девочки ахнули. А Таня вдруг выбежала из их кольца и со всего размаху ударила Приходнова портфелем по спине. И еще раз, и еще. Приходнов не защищался, и Таня опустила портфель.

— Если ты меня еще тронешь, всю жизнь жалеть будешь, — сказала она, тяжело дыша. — А сегодня я тебя пожалела!

— Что ты мне сделаешь-то, кошка?

— Что? А глаза царапну, вот что! Мне один мальчишка глаз царапнул, я его два дня открыть не могла. У меня он закрылся, да открылся, а у тебя не откроются, понял? И Соловьева не трогай, я тебе за него один глаз тоже выцарапну, вот так!

— Да?

— Да!

Приходнов повернулся и пошел прочь. Ему хотелось плакать. Он понял, что все кончено. Теперь Таня не будет дружить с ним. Приходнов никогда не плакал. Ему было стыдно плакать. Злые слезы катились из узких глаз. Он не вытирал их. Пусть прохожие думают, что это звездочки снега тают на лице слезами. Да и прохожих-то нет. Никого рядом нет. Саня Муравченко заболел. Да разве он нужен Валерке? Как на улице темно... И не видно совсем, что он плачет.