Я поднялась на третий этаж и позвонила. Дверь мне открыла Лена и почему-то очень обрадовалась:

— Это ты! Как хорошо!

— Лена, моя «Родная речь» не у тебя? Я села уроки готовить, а «Родной речи» нет.

— Я сейчас посмотрю. Заходи.

В классе мы с Леной сидели на одной парте, но дома у нее я ни разу не была. Я только знала, где она живет, потому что в этом же доме и даже в этом подъезде жил мой дядя.

Я с любопытством осмотрелась. В комнате стояла широкая тахта, а над ней висел портрет в толстой раме.

— Это твой дедушка? — спросила я.

— Что ты! — оскорбилась Лена. — Мой дедушка знаешь какой красивый. Это Мусоргский.

— А-а, — протянула я, как будто знала, кто такой Мусоргский. — А где твой уголок?

— Уголок?

— Ну да, где ты уроки делаешь и в игрушки играешь?

— Уроки я делаю в той комнате, а в игрушки не играю.

— Как не играешь? А где же твои игрушки?

— У меня их нет. Мама их все отдала соседской Тане. Чтобы я не отвлекалась от основного.

— От какого основного?

— От музыки, — объяснила Лена. — У меня абсолютный слух.

Она произнесла эти слова с таким выражением, как будто хотела сказать: «У меня стригущий лишай».

— И за это мама не разрешает тебе играть? — удивилась я.

— Нет, она не то что не разрешает. Просто она следит, чтобы я все делала вовремя. Ко мне три раза в неделю учительница ходит по музыке. Уроки задает. Потом еще школьные уроки. И еще мама занимается со мной английским. Я просто не успеваю играть.

Лена вздрогнула и прислушалась.

— А у тебя много игрушек? — спросила она, помолчав.

— Три полки!

— Какие?

— У меня тигр есть мягкий. Из него немного опилки сыплются, но я все равно в него играю. Потом два мишки, один белый, пушистый, а другой черный, плюшевый. Кукла с закрывающимися глазами, ее Лена зовут, как тебя. Две лошадки деревянные, и к ним повозочка приделана. Так. Из зверей еще есть заяц синий, он пищит, если его нажать. Собака резиновая...

— Ой! Ты ведь можешь играть в зоопарк! Как будто звери сидят в клетках, а кукла Лена пришла их смотреть. И тут кто-нибудь вырвется из клетки и бросится на нее...

— Тигр!

— Да! Он на нее набросится, а она вскочит в повозочку...

Лена вздрогнула и прислушалась.

— Ага. А лошадки помчатся изо всех сил, — продолжала я. — А мишка белый тоже выскочит из клетки и будет защищать Лену, потому что он добрый.

— А черный?

— А черный будет за тигра. А знаешь, это хорошая игра. Я раньше в нее не играла.

— А как ты играла?

— Мы с Наташкой в школу играли.

— Наташка — это кто?

— Это моя подруга.

— А как вы играете в школу? Кто у вас учительница? Кукла Лена?

— Нет, мы с Наташкой сами учительницы. По очереди. Лена у нас отличница. А мишка белый — двоечник. Он прячется под парту, чтобы его не вызвали.

— Ой, знаю! Кукла Лена остается с ним после уроков заниматься, а он ее бьет, да?

— Нет, он от нее удирает. И прячется в разные места. А она его ищет.

Лена вздрогнула и прислушалась.

— Что это ты все вздрагиваешь? — спросила я.

— Сейчас должна прийти, — тоскливо ответила Лена и посмотрела на круглые часы, висящие на стене.

— Кто?

— Училка. Марья Михална. Она ровно в четыре приходит.

Лена как-то сразу погрустнела.

— Ты посмотри тогда мою «Родную речь», и я пойду.

— Сейчас.

Лена слезла с тахты, на которой мы с ней сидели, и открыла дверь в смежную комнату. Посреди комнаты, прислоненная к стулу, стояла большая лакированная виолончель. Лена обошла ее с таким видом, как будто это живой крокодил. Порылась в портфеле и вытащила учебник.

— Они у меня прямо рядом лежали! Как это я не заметила!

Лена вышла из комнаты и плотно закрыла за собой дверь, словно опасалась, что виолончель может выскочить вслед за ней.

— Смотри-ка, уже четыре, а ее нет, — со слабой надеждой сказала Лена. — А знаешь, какой у меня один раз был счастливый день! Она заболела и не пришла. И мамы с папой дома не было. Я целый час играла в игрушки.

— Ты же говоришь, у тебя нет игрушек.

— Никому не скажешь?.. Пойдем.

Лена привела меня на кухню. Сунула руку за буфет и достала оттуда маленького уродца, слепленного из хлеба. Вместо ручек и ножек у него были спички.

— Вот. Это мой Колька. Только ты из моих рук смотри, а то у него головка отваливается. Вот это его кроватка из сигаретной коробки. А вот это мой детский сад. Это я апельсин на дольки разделила, и каждая долька у меня — человечек. Они немного высохли, потому что давно лежат. Ну ничего. Смотри, вот это воспитательница, она самая большая. А это самая маленькая девочка, я ее больше всех люблю. Она болеет, видишь, у нее кожица лопнула. Я ее в спичечную коробку положила, это как будто больница.

Лена аккуратно уложила своих человечков обратно за буфет.

— Я в них играю, когда никого дома нет. А то мама, когда видит, что я играю, говорит: «Опять ты бездельничаешь!»

Мы вернулись в комнату. Лена первым делом взглянула на часы.

— Хоть бы не пришла!

— Ты ее боишься, что ли, эту свою Марью Михалну?

— Я ее ненавижу, — ответила Лена. — Я вообще музыку ненавижу!

— Зачем же ты учишься?

— Да у меня же абсолютный слух! Мама говорит, что это верный кусок хлеба. А я вообще могу без хлеба! Я могу целый год одну молочную лапшу есть! С пенками.

Мне что-то жалко ее стало, и я предложила:

— Хочешь, я тебе куколку подарю? Пупсика целлулоидного?

— Правда?! — Лена просияла. — Мне хоть самую маленькую. Я ее знаешь как буду любить! Я с ней в кровати буду играть перед сном. И в школу ее можно с собой брать, я ее в парте устрою... Ой, как здорово! Нет, правда подаришь?!

В дверь позвонили.

Мы обе вздрогнули.

— Ну все, — сказала Лена. Взглянула на меня с выражением безысходной тоски, поникла, ссутулилась и, медленно волоча ноги, побрела открывать.

Мария Михайловна оказалась молодой и красивой, со светлыми, по-мальчишески подстриженными волосами.

— Извини, задержалась, — сказала она, снимая пальто. — Ну ничего, подольше позанимаемся. Ты отработала то, что я задала тебе в прошлый раз?

Лена что-то буркнула.

— Ну пойдем, — сказала учительница, вздохнула и как-то поежилась. Мне даже показалось, что у нее в глазах промелькнула такая же безысходная тоска, как у Лены.

Я взяла «Родную речь», попрощалась и ушла. Вечером ко мне пришла Наташка, и мы стали играть в придуманную Леной игру — в зоопарк. Наташка притащила своих зверей — обезьянку, жирафа и петуха, и зоопарк получился просто как настоящий. Потом мы со всеми зверями забрались на пружинный диван и стали играть в корабль. Звери у нас были матросами. Мы раскачивались на пружинах и пели моряцкую песню: «Эх, за волнами, бури полными, моряка родимый дом!» Когда мы дошли до слов: «Волны пенятся, мачты кренятся, ветер гонит облака...», дверь открылась, и в комнату вошла мама.

— Прекратите этот кошачий концерт! — сказала она. — Вы так перевираете мотив, что у меня зубы ноют. Ведь у вас слуха нет.

Наташка возразила, что это у меня нет слуха, а у нее есть, но я ее заглушаю. А я обрадовалась. Я подумала: «Эх, как мне повезло!»