Вход   Регистрация   Забыли пароль?
НЕИЗВЕСТНАЯ
ЖЕНСКАЯ
БИБЛИОТЕКА


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


Назад
И формулы, и жизнь

© Радунская Ирина 1980

В то мартовское утро многие жители просвещенного города Александрии были разбужены криками и стонами, которые неслись со стороны храма Цезариума. Люди устремились к храму, и на его ступенях нашли истекающее кровью тело молодой женщины.

Это была Гипатия, одна из легендарных женщин, занимавших воображение многих поколений. Дуновение времени донесло ее образ до наших дней. Сограждане преклонялись перед ее красотой и целомудрием. Но священнослужители не могли простить ей блестящего ума и триумфального вторжения в запретную для женщин ее времени сферу деятельности — науку. Гипатия была выдающимся математиком и философом.

Изуверы истерзали ее и бросили у подножия храма. Было это в 415 году нашей эры.

Церковники нового времени, как и жрецы древности, стремились держать женщин — половину человечества — в путах невежества, в слепом подчинении отцу, брату, мужу. Уделом женщин был только тяжкий труд в поле и дома, а позже в темных мастерских и грохочущих цехах, где на их долю приходилась самая малоквалифицированная и плохо оплачиваемая работа.

Русские женщины всегда были среди первых в борьбе с угнетением и бесправием. Достаточно вспомнить замечательную революционерку Софью Перовскую, выдающегося математика Софью Ковалевскую, великую актрису Веру Комиссаржевскую...

Женщины России первыми получили от Октябрьской социалистической революции равные права с мужчинами во всех сферах жизни. И с радостью отдают свои способности, дарования, силы служению Родине.

В этом очерке я хочу рассказать о двух москвичках, выбравших для себя самую трудную, с моей точки зрения, интеллектуальную сферу деятельности — физику.

Обе — ученые с мировым именем.

I

Наталью Александровну Ирисову я знаю около двадцати лет. И не перестаю удивляться ей — она ухитряется не стареть. Набирается какой-то деятельной силы, заразительной энергии. Это одна из тех редких женщин, которые идут сквозь годы, не утрачивая ни цвета лица, ни веры в счастье, ускоряя жизненный темп и поражая творческой отдачей.

Если вы увидите ее на теннисном корте, в саду с граблями, за рулем синей «Волги» рядом с сыном-студентом, вы ни за что не поверите, что Ирисова, кандидат физико- математических наук («без пяти минут» доктор), работает в ФИАНе уже свыше тридцати пяти лет!

В Физический институт Академии наук СССР им. П. Н. Лебедева она попала случайно. Это было в Казани, в 1941 году, трудном первом году войны. Эвакуированная из Ленинграда студентка первого курса физфака шла в госпиталь — хотела стать санитаркой.

По пути встретился старый знакомый, друг родителей.

Наташа? Куда спешишь?

Рассказала. Он задумался — знал, что девушка проявляла способности в науке. Еще в Ленинграде на математическом конкурсе в Доме пионеров она, школьница младшего класса, удивила тем, что легко решала задачи из программы старших классов. А как решала объяснить не могла. Решала и все. Потом легко поступила в университет.

Наташа, мне нужна лаборантка, пойдешь?

Нет, я хочу работать для фронта.

Но мы тоже работаем для фронта, — обиделся он.

Это был физик, Бенцион Моисеевич Вул, ныне академик, лауреат Ленинской премии, заведующий лабораторией полупроводников в ФИАНе.

В те тяжелые для страны годы Советское правительство старалось уберечь научные кадры. Физический институт был эвакуирован в Казань, и ученые вели интенсивные исследования, выдвигаемые нуждами Великой Отечественной войны. Все это Бенцион Моисеевич объяснил Наташе, и она стала лаборанткой, а затем после окончания университета и аспирантуры научным сотрудником института. Того самого института, где работает по сей день и руководит небольшим, но весьма продуктивным и сплоченным научным коллективом.

Очень важно иметь хорошие природные данные. Но не менее важно попасть в среду, где все способности будут развиты и укреплены, получат верное направление.

Ирисовой повезло. Она попала в знаменитую Лабораторию колебаний, которая известна во всем мире как место, где родились молекулярные генераторы. О мазерах и лазерах сегодня широко известно. Но эта лаборатория — не только родина уникальных приборов, здесь сформировалось много незаурядных ученых.

Лаборатория колебаний, организованная в тридцатых годах Л. И. Мандельштамом и Н. Д. Папалекси, дала науке немало одаренных ученых. Люди большого интеллекта — академики Мандельштам и Папалекси — имели особый «нюх» на незаурядность и яркую индивидуальность учеников, особый дар, помогавший им развить все редкие качества ума и таланта. Мандельштам и Папалекси — это эпоха в советской науке. С нею связаны такие крупнейшие физики, как академики А. А. Андронов, Г. С. Ландсберг, М. А. Леонтович, И. Е. Тамм. Сюда, в Лабораторию колебаний, пришли с фронта студент Ленинградского университета А. М. Прохоров и студент Московского инженерно-физического института Н. Г. Басов. Сегодня они академики, лауреаты Ленинской и Нобелевской премий, Герои Социалистического Труда.

В Лаборатории колебаний все были проникнуты стремлением к познанию основных закономерностей, объединяющих между собой разнообразные явления. Главным руководством служила общая теория колебаний. Эта теория позволяла с единой точки зрения изучать работу лампового генератора радиоволн и работу человеческого сердца, распространение радиоволн и распространение звука, таинственный Люксембургско-Горьковский эффект и прохождение света через кристаллы.

Здесь учили пользоваться безмерной мощью математики, но старались по возможности привлекать наиболее простые и наглядные методы. Через оптические явления перебрасывались мосты в мир атомов, в квантовую область. Отсюда проходили пути к предельным скоростям, в мир теории относительности. И, главное, тут учили замыкать связь между идеей и ее техническим воплощением. Идти от глубокой теории к промышленному прибору — вот завет основателей Лаборатории колебаний, оставленный ими ученикам. А те в свою очередь передают его дальше.

Такова традиция Лаборатории, печать которой лежит и на молекулярных генераторах, созданных Басовым и Прохоровым путем синтеза сложнейшей теории и искуснейшего эксперимента. Этой традицией отмечены все работы нынешней Лаборатории колебаний, и в том числе та, которой руководит Наталья Александровна Ирисова, работа, удостоенная премий, наград и признания всех ученых, кровно заинтересованных в развитии новой области науки — квантовой радиофизики.

После того как в Лаборатории колебаний был создан лазер, ее тематика обрела контуры, которые можно охарактеризовать двумя словами: лазер плюс вещество. Расшифровывается это так: ученые проводят исследования различных веществ с целью создания новых более совершенных лазеров — это одно направление. И другое — применение излучения лазеров для исследования строения вещества. Так осуществляется теснейшее слияние науки и техники — характерная черта научно-технической революции.

Ирисова подключилась к фундаментальным исследованиям — занялась изучением свойств различных твердых тел. Она просвечивала их электромагнитными волнами и, изучая поглощение волн, расшифровывала строение и свойства молекул исследуемых веществ. Это был известный способ, но... с изюминкой.

До того физики обычно работали с оптическими или радиоволнами. А Ирисова повела свои наблюдения в диапазоне, расположенном между ними, — в субмиллиметровом диапазоне. Это вызвало недоумение коллег. Субмиллиметровые — это «подмиллиметровые» волны — длиною в десятые, сотые и тысячные доли миллиметра. Зачем нужны эти исследования нашей лаборатории? — спрашивали одни. Чем Ирисова собирается измерять эти волны? — спрашивали другие. Ведь этот диапазон — ничейная земля. Радиоинженеров он уже не интересует. Оптики его еще не освоили. Здесь не создано никакой измерительной аппаратуры. Наконец, какое практическое применение уготовано этим исследованиям? — задавали вопрос третьи.

Что же задумала Ирисова? Лазер ее не интересовал. Ее занимали свойства загадочных веществ, стоящих как бы особняком от остальных. Они имеют странные свойства, но как раз эти-то свойства и обещают технике заманчивые перспективы. Сверхпроводники, сегнетоэлектрики — о них написаны книги, статьи, созданы гипотезы и теории, объясняющие их свойства, описывающие поведение. Но все это пока предположения. Известно, как эти вещества ведут себя, но... не до конца понятно почему.

И Ирисова, женщина увлекающаяся, темпераментная, дала себе слово не отступать перед задачей, все еще не решенной. Она мечтала: если удастся заменить все существующие электропровода сверхпроводящими, произойдет переворот в энергетике!

Дело в том, — объясняет она, — что сверхпроводники проводят электрический ток без всяких потерь на нагревание. Вы ведь знаете, что передача электроэнергии по проводам имеет существенный недостаток — это огромные потери из-за нагрева проводов. При транспортировке электроэнергии на большие расстояния потери составляют, увы, большой процент. Представляете, какая будет экономия, если устранить нагрев проводов? Но обычные металлические провода греются, и энергетики ничего не могут с этим поделать. И вот, представьте, провода сделаны не из обычных, а из сверхпроводящих материалов, которые не греются и не рассеивают драгоценную энергию в воздух.

Так в чем же дело? Почему не начать замену обычных проводов сверхпроводящими? В чем загвоздка?

А в том, — вздыхает Наталья Александровна, — что все эти чудеса со сверхпроводниками происходят только при очень низких температурах, чуть ли не вблизи абсолютного нуля. Такой сверхкритический холод достижим с большим трудом. При нормальной же температуре ничего подобного не наблюдается!

Все эти свойства сверхпроводников, оказывается, можно наблюдать только в лабораториях. Для этого созданы специальные установки. Такие установки — плод большого труда, они дороги, громоздки. Их можно применять и для промышленных нужд, но, согласитесь, упрятать в них высоковольтные линии электропередачи, которые опоясывают весь земной шар, задача фантастическая!

Как же вы думаете поступить? — спрашиваю Ирисову.

Выход в другом. Надо разгадать механизм сверхпроводимости, а затем попытаться воспроизвести нечто подобное при нормальных температурах. Изучить, покорить сверхпроводники — вот о чем необходимо думать сегодня. Своими экспериментами мы хотим внести дополнительную ясность в поведение этих веществ. Связать микроэффекты с их микросвойствами. Узнать, какие механизмы ответственны за необыкновенные свойства вещества.

А причем здесь субмиллиметры? решаюсь вернуть наш разговор к тематике лаборатории.

Эти необычные вещества особенно четко проявляют свой характер в этом необычном диапазоне. Атомы сверхпроводников и сегнетоэлектриков хорошо откликаются только на волны короче миллиметра. Слышали, как отзывается струна скрипки, настроенная в резонанс другой, звучащей? Вот мы и хотим вступить в резонансные отношения с этими веществами. Получить их спектры. А уж по спектрам изучать особенности строения.

В 60-х годах, когда начались эти исследования, бурно развивались лазеры. А эксперименты Ирисовой и ее сотрудников не только не работали на лазеры, но вообще не обещали быстрого успеха. Несколько лет потребовалось для создания измерительной аппаратуры. Напомню — ее просто не существовало. Еще несколько лет — на выработку методики измерений. Надо было исследовать и измерять, изучать десятки различных веществ, чтобы отработать и приборы, и методы их использования. Набирали, как говорится, статистику — изучали тефлоны, кварцы, резину, пористые вещества. Это был второй этап исследования.

Вначале было очень трудно, — вспоминает Ирисова, — родился Алешка, я разрывалась между домом и институтом, работа шла туго, и не было человека, который не спрашивал бы: почему Ирисова возится с субмиллиметрами? Но наш завлаб Александр Михайлович говорил: когда берешься за новое дело, не следует бояться мертвой полосы. Пока соберешься с мыслями, накопишь опыт, должно пройти время. Идея должна созреть. Спешкой этот процесс не ускоришь. Время окупится.

И действительно, скоро все пошло по-другому. Ирисова и ее молодой сотрудник А. Бажулин делают первый измерительный прибор субмиллиметрового диапазона. На вид — несерьезный прибор. Он не похож ни на радиотехнический — с лампами, транзисторами, конденсаторами. Ни на оптический — с линзами, призмами, зеркалами. Основной элемент нового прибора — рамки с сеточками из тончайших металлических проволочек. Проволочки столь тонки, что рамки, на которых они натянуты, кажутся пустыми.

Это очень цепкие сети для волн длиною в десятые и сотые доли миллиметра, — смеется Ирисова, видя, сколь скептически я верчу в руках это дамское рукоделие.

На что же оно годно? — рискуя обидеть Ирисову, спрашиваю я.

При помощи комбинаций таких сеточек можно измерить длину, мощность волн, которые никаким иным образом не меряются. Можно разделить эти волны на пучки, можно вообще задержать...

Казалось бы, изящная лабораторная работа — и все; работа, имеющая право на существование, но... имеет ли она право на внимание серьезного исследователя?

Сеточки, похожие на приспособление для вышивания, оказались необычайно оригинальной находкой, новым словом в измерительной технике субмиллиметровых волн. Они стали основой очень нужного прибора — спектроскопа, параметры которого существенно превосходят характеристики всех известных отечественных и зарубежных спектроскопов. Уже несколько лет как он передан в производство, и наша промышленность выпускает его серийно. На прибор получен десяток заграничных патентов. Не удивительно, что эта оригинальная работа удостоена одной из главных премий Академии наук СССР — премии А. С. Попова.

Но к третьему этапу работы, к основной цели — исследованию свойств сверхпроводников и сегнетоэлектриков — приступать было еще рано, — продолжает рассказ Наталья Александровна. — Нам не хватало прибора, на экране которого можно было бы увидеть невидимое излучение, идущее из недр исследуемого вещества. Ясно было одно: увидеть электромагнитное излучение можно только на люминесцентном экране. Поэтому мы объединили наши силы с Лабораторией люминесценции ФИАНа. Начались поиски подходящих материалов для экрана. Попробовали один — не получилось, другой, третий — опять ничего. Начали усложнять материал, делать его многослойным. Я даже принесла из дому свою шелковую кофточку. Нужен был тонкий материал с хорошими теплоизоляционными свойствами. А что может быть лучше шелка? Покрыли его аквадагом — взвесью графита в сахарном сиропе, — и увидели! Правда, изображение было слабым, неясным. Попробовали слюду, лавсан. Замысел был несложен, но исполнение требовало современной технологии. И наконец, последний вариант: на синтетическую пленку лавсана в вакууме нанесли слой металла и сверху покрыли слоем люминофора. И эту пленку натянули на бабушкины пяльцы...

Нет, я не ослышалась. Ирисова смеется, говорит то ли в шутку, то ли всерьез:

Идея прибора — плод чисто женской логики. Да, да! Если хотите, в этой логике моя слабость, но и сила. Мне легче думать конкретно, труднее абстрактно. Я мыслю предметно, могу «потрогать» каждый миллиметр прибора. Впрочем, я оговорилась. Что значат старые привычки: говоря о малом, в быту говорим — миллиметр. В нашем приборе толщина каждого из слоев «сэндвича» — доли миллиметра. Слой лавсана — три тысячные миллиметра (три микрона), металла — сто ангстрем (десятитысячных долей микрона), люминофора — три микрона.

Если не считать трудности изготовления такого «сэндвича» из слоев неощутимой толщины, прибор очень прост. Но это не значит — примитивен. Поиски простого решения одна из труднейших задач в науке, технике, да и в искусстве. Сложное решение обычно говорит о беспомощности. Простое — о том, что все лишнее отметено. Помните, одно из определений скульптуры: камень, из которого удалено все лишнее?

Так родился простой, но нигде и никем ранее не придуманный прибор. Радиовизор — назвали его ученые. И с ним сразу же произошло чудо.

Радиовизор, созданный, казалось бы, для чисто специфических целей, не имеющий ничего общего с тематикой лаборатории, вдруг оказался чуть ли не самым необходимым для этой же лаборатории. Вообще для лазерщиков.

А случилось это вот почему. Мощный лазер, созданный для резки, сварки, штамповки металла, работает на волне в 10 микрон. «Нежный» диспрозиевый лазер, созданный в той же лаборатории для лечения глаукомы, серьезной болезни глаз, и нашедший применение для лечения злокачественных заболеваний кожи, излучает волну длиною 2,36 микрона. Излучение этих лазеров и почти всех других происходит как раз в том диапазоне волн, для регистрации которых и создан радиовизор. И если на экран радиовизора направить лазерный луч невидимого глазу инфракрасного диапазона, вскрывается вся его незримая структура. Невидимый луч становится видимым! Расходящийся луч или нет, сколько в нем «мод» (типов колебаний) — видно воочию. Для лазерщиков это ценный сюрприз.

Главное, — объясняет Ирисова, — стало возможным настраивать лазер по картинке на экране радиовизора. Как? У лазера существуют настроечные винты. Но раньше их крутили вслепую, не зная, что при этом происходит. Теперь все изменилось.

Радиовизор выпускается нашей промышленностью, заказы на него идут из многих научно-исследовательских лабораторий. Кто мог бы подумать, что совсем недавно эту тему называли оторванной от жизни!

Плоды деятельности Ирисовой заставляют о многом задуматься. О том, как важно в научных исследованиях поощрять интуицию, умение в робком ростке мысли увидеть будущее плодоносящее дерево. О том, как необходимы для современного ученого кругозор, профессиональная культура, умение доводить мысль до ее овеществления. Ведь совсем недавно физик и инженер были разобщены. Создание радиовизора, впрочем, как и большинства сегодняшних научно-исследовательских разработок, убедительно говорит о порочности такого взгляда. Как, впрочем, и других бытующих предрассудков. Например, об обособленности ученых, об их индивидуализме.

Психология Ирисовой пронизана коллективизмом, сознанием причастности к общему делу, ответственности за него. От нее не услышишь: «я сделала», только: «мы сделали». Мы — ее мироощущение.

И это мироощущение далеко выплескивается за рамки профессиональной деятельности.

При мне к Ирисовой пришли товарищи из партбюро лаборатории, попросили рассказать, как и когда проводятся в ее секторе политзанятия, сколько их было и на какие темы.

Ирисова сказала:

— Конечно, у нас проводятся плановые политзанятия. Но разве политическое воспитание может ограничиться занятиями от такого-то по такой-то час? Политико-воспитательная работа идет параллельно с основной. Каждый час в мире происходят события, которые не могут не волновать нас. Мы обсуждаем все проблемы, обмениваемся мнениями, спорим, думаем. Конечно, у меня, как у руководителя, более ответственная роль. Долг руководителя воспитать единомышленников. Не последователей, а именно единомышленников. Не только в научном плане, но и политическом, и моральном. Есть аспекты в жизни нашего коллектива, за которые ответственна лично я. Не могу сказать, что делаю в этом смысле все. Но стараюсь не щадя сил.

Какие бывают у нас трудности? Одна из трудностей руководителя в том, что сегодняшняя молодежь — люди новой формации, она умнее, начитанней, имеет свое мнение и в науке, и в жизни. Говорить молодым сотрудникам о чем-нибудь стандартными словами, резонерствовать — пустая затея. Да я и не имею права на это, не считаю себя умнее их, только опытнее. Стараюсь влиять на них иначе — направлять, подталкивать мысль в том направлении, какое, как старшая, считаю правильным и полезным. Большего сделать не могу. Они уже научились думать сами. Наши ученики слабее нас только вначале, потом они нас обгоняют. Это естественно, этому надо радоваться.

Слушая Ирисову, я получала ответ и на вопрос, который в последнее время дискутируется во всем мире, вызывает озабоченность и даже нерадостные прогнозы. Это проблема поколений, столкновения дерзаний молодости и опыта зрелости. Как справляется Ирисова с возрастным негативизмом?

Просто уважаю своих ребят. У меня, например, нет бледных сотрудников. Все яркие индивидуальности — и Алексей Бажулин, и Женя Виноградов, и Таня Мандельштам, и другие ребята. Впрочем, они уже кандидаты наук, а пришли ко мне студентами. Каждый из них — индивидуальность, нет и двух человек, похожих друг на друга. С ними интересно работать, от них многое ждешь. Отдаю себе отчет, что все они скоро перерастут меня, и это естественно, когда работаешь с умными людьми. Они уже сформировавшиеся ученые. И воспитывают меня не меньше, чем я их.

Конфликты? Конечно, бывают и у нас. А они и должны быть. Если нет конфликтов — застой, полное безразличие или начальника к подчиненным, или сотрудников к их работе. Если нет споров, я считаю это тревожным фактом. Во всяком растущем организме, а коллектив — это организм, могут возникать трудности, должно быть их преодоление, должны быть споры и дискуссии, несогласия и борьба мнений. Важно другое — из-за чего произошел конфликт и какими путями из него коллектив вышел. Если в лаборатории несогласие в научных вопросах, споры — это значит коллектив здоров, растет...

Подход Ирисовой к работе, к сотрудникам, к жизни мне показался очень реалистичным. Она человек самостоятельного мышления, ярко выраженной индивидуальности. Такой человек несомненно охотнее действует по собственной инициативе, нежели по указке. Мне показалось интересным узнать, понять, каким образом она «дошла» до своего прибора, хотя я уже имела ответ на вопрос «почему».

Этот прибор мне был очень нужен, — просто сказала Ирисова.

И вообще, — помолчав, добавила она, — я убеждена, что изобретение рождается только тогда, когда оно очень нужно. Так бывает в девяноста девяти случаях из ста. Мы искали и нашли то, что нам было надо.

Как же воспитывается такая убежденность, вернее, как она возникает, какая работа мысли предшествует ей? Вот что интересовало меня, и я рискнула задать Ирисовой нетактичный вопрос:

Наташа, как и почему вы стали физиком?

Она рассмеялась — чувствовалось, что вопрос переносит ее в какую-то очень дорогую ей пору жизни.

Я очень счастливый человек, — задорно сказала она. — Я знала, что буду физиком. И никогда никем другим не хотела стать.

Даже в раннем детстве?

Ну да! Дело в том, что мой отец — физик, доктор наук, профессор. Помню с раннего детства, что все наши комнаты были фактически пространством между полками с книгами. По корешкам трудов по физике я училась читать. Книги по физике, которые были в ходу в дни моей молодости, помню по обложкам.

И это так хорошо кончилось?

Нет, это кончилось очень плохо! неожиданно сказала она. — В конце тридцатых годов в наших школах увлекались специализацией — старались выделить ребят, обладающих определенными склонностями. Чтобы выявить способности, организовывали спецгруппы — группы детей, одаренных в музыке, математике, физике, биологии...

И вот я попала в одну из таких групп — к сожалению, в нашей группе я была единственной девочкой среди старших мальчиков. Они были очень умные и скучные. Недолго выдержав в этой компании, я однажды расплакалась, попросилась в другую группу. Папа был огорчен, но я перешла в группу цветной фотографии...

Ученых принято приглашать в школы, в гости к ребятам. Ученые рассказывают о своей специальности, о задачах науки, рисуют романтику научного поиска.

Наталью Александровну педагоги не зовут на такие встречи — она отговаривает ребят, особенно девочек, идти в физику!

Зачем, негодуют педагоги, вы это делаете?!

А затем, — отвечает она, — что если мне удастся кого-нибудь отговорить от скоропалительного решения, этим я сделаю полезное дело. Есть масса других специальностей, где молодой человек может проявить свои способности. Поймите, того, кто решил твердо, не отговоришь! Меня часто спрашивают — если бы вы могли начать жизнь сначала, кем бы вы стали? Физиком, — отвечаю я, — никем больше!

II

Когда я узнаю о запуске нового советского искусственного спутника Земли или космической ракеты, я вспоминаю Лидию Васильевну Курносову. Может быть, и этот посланец людей несет к звездам пытливую мысль женщины, дерзнувшей задавать вопросы космосу? Может быть, там, в мировом пространстве, снова забилось сердце прибора, послушного ее воле?

И когда я думаю о ней, такой знакомой, живущей где-то рядом, в нашем городе, то непостижимое и грандиозное, что совершается руками людей в бездне мирового пространства и кажется легендой, делается сразу ближе и понятнее, становится явью...

...Ни родителям, ни ей самой и в голову никогда не приходило, что она станет исследователем космоса. Лидочка в детстве тенью бродила за братом. Еще бы, он — старший брат, да вдобавок художник. Подражая ему, Лида везде и всех рисовала. Ее завораживала своим сочетанием желтая и черная сангина. Ей нравилось, когда товарищи, днюющие и ночующие в их гостеприимном доме, с восхищением говорили: Лида непременно будет художником. Веселые пионерские сборы, экскурсии, праздники не обходились без смешных плакатов, выполненных под руководством и при непременном участии председателя отряда Лиды Курносовой.

При такой бурной общественной деятельности учиться было некогда, и Лида отнюдь не блистала познаниями в объеме средней школы.

А тут еще в школе возник почти настоящий музыкально-драматический театр, руководить которым взялся известный композитор Исаак Осипович Дунаевский. Труппа делала такие успехи, что ее приглашали на гастроли в другие города: в Ленинград, Петрозаводск. Среди артистов было немало дарований. И самым ярким среди них — маленькая, тонюсенькая девочка с огненно черными глазищами, лихо отплясывающая национальные танцы. Ценители балетного искусства отмечали незаурядный темперамент и технику юной танцовщицы, а Исаак Осипович довольно поддакивал: Лидочку Курносову мы готовим в Большой театр...

Но однажды на каком-то концерте недосчитались «прима-балерины». Обыскав все школьные закоулки, ее обнаружили в... тире. В измазанной и помятой пачке она увлеченно стреляла из винтовки.

Все чаще вместо сцены ее видели на беговой дорожке, где она стартовала в стометровке; на стадионе, где Лида прыгала через планку, ставя школьные рекорды. Увлекшись комплексом «Готов к труду и обороне», девочка со столь «ветреным» характером стала закалять себя.

Интерес к точным наукам и особенно к математике пришел в старших классах. Педагог Софья Ивановна Скобаланович так увлекательно вела свой предмет, что для ребят стало делом чести соревноваться в преодолении математических высот. Особую симпатию Софья Ивановна испытывала к Лидочке Курносовой. Вызывая ее к доске решать наиболее трудные задачи, она любовалась острой смекалкой и недюжинными математическими способностями ученицы.

Последние годы в школе прошли под знаком математики. Это решило судьбу девочки.

Лидочка, — говорила мама, — ну почему мехмат? Ведь есть в университете и другие специальности... география... литература...

Изучая абстрактные математические науки, студентка механико-математического факультета МГУ, кажется, и сама начала понимать, что немного ошиблась. Конечно, математика влекла ее по-прежнему, но за формулами хотелось видеть жизнь, биение пульса современной науки. А пульс этот в тридцатых годах бился горячо, учащенно. Наука набирала силы, готовилась к прорыву в самые важные тайники природы. О современных загадках физики, о тайнах строения вещества, о далеких, тогда нехоженых путях космических просторов вдохновенно рассказывал ее большой друг, студент физико-математического факультета Олег Вавилов. Этим была напоепа атмосфера Московского университета. Этим дышала вся семья президента Академии наук СССР, в которую вскоре вошла Лидочка.

Под влиянием близких людей, всю жизнь отдавших физике, окончательно оформились вкусы, получили должное направление способности Лиды. Она стала физиком.

Конечно, — говорил, лукаво улыбаясь, академик Сергей Иванович Вавилов, — хоть женщине и сподручнее заняться какой-нибудь редкой специальностью, ну, например, изучением японского языка, но ты сдюжишь...

Трагическая гибель в горах Олега Николаевича Вавилова, ставшего мужем Лидии Васильевны, положила конец совместным планам. Она была уже настолько сложившимся физиком, что никого не удивило предложение академика Векслера, тогда заведующего лабораторией космических лучей Физического института имени Лебедева. Он пригласил Лидию Васильевну занять в его лаборатории место мужа. Она работала в другой области физики, но отныне неоконченная тема мужа стала ее заботой.

Большой теплотой окружил коллектив новую сотрудницу. В течение трех лет, не зная отдыха, Лидия Васильевна совершенствовалась в новой области. Под руководством Векслера и Черенкова, ныне лауреата Нобелевской премии, она изучала взаимодействие космических частиц с атомами вещества. Только в качестве «снарядов» огромной силы, взрывающих атомы вещества, Лидия Васильевна стала использовать не настоящие космические лучи, а искусственные, получаемые на первом советском синхротроне. Так было удобнее изучать строение атомов, разбиваемых на осколки частицами большой энергии. В 1954 году Л. В. Курносова защитила диссертацию на эту тему и получила звание кандидата физико-математических наук. Но до этого — сколько трудных и долгих дорог, сколько сомнений, сколько минут отчаяния выпало на долю Лидии Васильевны.

...Каждый километр трудной памирской дороги поднимает путников все выше, все ближе к истокам загадочных ливней космических частиц, «на ловлю» которых направились московские физики.

В кузове машины несколько по-зимнему закутанных людей. Между мешками, уткнувшись подбородком в сжатый кулак, неподвижно сидит женщина. Уже много часов она не отрывает глаз от однообразной дороги. Здесь каждый поворот ей знаком, каждая примета будит воспоминания.

Когда это было? Казалось бы — совсем... совсем недавно. По той же дороге они ехали вместе. Это была их первая научная экспедиция... Да и вообще одно из первых длинных путешествий... Впереди были те самые тайны, о которых спорили до хрипоты в университетских аудиториях и коридорах, на лекциях и вечеринках.

Да и как было не спорить? Ученые все глубже проникали в сердце атома. Все очевиднее становилось, что в его ядре таится целый мир, ждущий своих исследователей. Догадку за догадкой вызывали какие-то странные радиосигналы из космоса. Строились гипотезы относительно невидимых частиц, залетающих на Землю из Вселенной.

Да разве только они одни — Лида Курносова и Олег Вавилов — мечтали об изучении частиц, летящих на Землю из глубин Вселенной? Сколько их было — молодых, влюбленных в физику, ставших теперь зрелыми учеными!

Надо как можно скорее установить, откуда и почему льется на Землю дождь космических частиц, — горячился Олег. — Надо выяснить, что представляют собой эти частицы. Тогда мы наконец узнаем, из чего состоят далекие миры!

После окончания университета Олег посвятил себя изучению космических частиц. Лида с увлечением помогала мужу. Правда, она работала над другой темой и даже в другом институте. Но зато с какой охотой во время отпуска становилась его добровольным и добросовестным помощником.

Под убаюкивающий шелест горной дороги Лидии Васильевне чудится их первый поход к заснеженным вершинам Памира, где особенно удобно наблюдать «звездный дождь». Еще не было турбореактивных лайнеров. Ехали на поезде в Ош, затем на грузовике по горным трактам. Дорога становилась все более тряской, воздуха не хватало, трудно было дышать...

Вылезай, прие-е-хали!

Что это? Она, кажется, задремала...

Друзья суетились, разминали затекшие ноги, примеривались к тяжелым тюкам.

Для многих это путешествие в одну из красивейших горных стран мира было веселее и интереснее любых туристских походов. Но для Лиды это была страшная дорога. Рубеж, за которым осталась бездумно уверенная в себе юность. И, пожалуй, именно в этой дороге Лида поняла свое настоящее призвание.

Вглядываясь в памирское небо, физики думали не о красоте звезд, а лишь о полчищах невидимых частиц, ливнем падающих на Землю.

В своем отношении к крошечным посланцам космоса физики разделились как бы на два лагеря. Одни из них рассматривали космические частицы как своеобразные снаряды, которые, врываясь в земную атмосферу, разбивают атомы воздуха на мельчайшие осколки. Эти-то крупицы материи и были предметом их пристального внимания. Ведь на Земле даже в наши дни еще нет ускорителей, способных дать частицы такие же быстрые и энергичные, как космические. Потому-то ученым, исследующим строение атомов вещества, и приходится прибегать к помощи космических частиц.

Другую группу физиков, и к ним принадлежит Лидия Васильевна Курносова, интересует не только то, что можно выяснить с помощью космических частиц. Их прежде всего интересуют сами эти частицы. Каков их химический состав, каковы их пути в космосе, каким образом эти невидимые частички приобретают невиданную на Земле скорость и энергию? Какую опасность представляют для будущих космонавтов?

Чтобы ответить на эти вопросы, физики и отправлялись в долгие и трудные путешествия на Памир, поближе к исследуемым частицам.

И на этот раз выгрузили ящики с приборами, инструментами, тюфяки с осторожно завернутыми в них хрупкими счетчиками космических частиц. Наскоро смонтировали наиболее простые установки.

Лидия Васильевна начала готовить к работе и свой прибор. Но что это? Контрольный глазок даже не засветился. Прибор был мертв...

Неизвестно, что повлияло — дальняя и трудная дорога или разреженный горный воздух, но прибор, прекрасно работавший в Москве, вышел из повиновения. Отчаянию не было продела.

Ну что страшного? успокаивали товарищи. — На такой высоте даже сердце работает с перебоями. Прибор надо наладить.

Легко сказать — наладить! Прибор сложен и громоздок. Чтобы проверить внутренние узлы, пришлось вынимать из него и снова вставлять десятки толстых свинцовых плит. И так бесчисленное число раз. Одно это — дело нелегкое. Кто бывал высоко в горах, знает, как тяжело дается там каждое, даже небольшое усилие. Но именно в таких случаях успех дела решают не только знания, но, быть может, прежде всего — характер... Ведь в те годы на Памире еще не было мастерских, квалифицированных механиков, точных контрольных приборов. Это все пришло позже. А пока надо было обходиться простейшими средствами, делать все своими руками.

Лидия Васильевна часами не отходила от прибора. Руки замерзали, дышать было трудно — сказывался недостаток кислорода. И все-таки надо было работать.

Она победила, сломила упорство бездушных механизмов. И вовремя приступила к исследованиям.

Шли годы напряженной работы. Летом на Памире, зимой в московских лабораториях за обработкой добытых материалов. Здесь было немногим легче, чем на Памире. По десяти, двенадцати часов проводит в лаборатории Курносова. Под руководством замечательных ученых — академиков Скобельцына и Векслера она совершенствуется в труднейшей области физики.

Постепенно ученые стали поднимать приборы выше гор: на самолетах, воздушных шарах. И вот настал день, когда Лидия Васильевна и ее товарищи ясно поняли, что изучать космические лучи в горах и в верхних слоях атмосферы — это полдела; что ответ на многие нерешенные вопросы могут дать лишь приборы, поднятые высоко над Землей, — там они встретят космические частицы, еще не смешанные с атмосферой.

Лидия Васильевна решила создать приборы, чтобы изучать космические лучи прямо в космосе. Заметьте, это было в «докосмическую эру», когда многие и не помышляли о том, что люди так скоро преодолеют земное тяготение.

Приблизительно в это время — в пятидесятых годах — мне и посчастливилось познакомиться с Лидией Васильевной. Встретила я ее в одном из крупнейших научно- исследовательских институтов нашей страны — Физическом институте Академии наук СССР имени Лебедева.

Мне запомнилась небольшая комната, очень похожая на мастерскую, где чинят радиоприемники и телевизоры. На столах и даже на полу стояли всевозможные, наполовину собранные или разобранные приборы.

За столом удобно примостилась темноволосая женщина. У нее было такое выражение лица, как будто она разгадывала кроссворд. Еще одна-две буквы, последнее недостающее звено, и угаданное слово откроет наконец тайну!

Лидия Васильевна и вправду решала кроссворд, но не обычный журнальный, а один из тех, которые загадывает человеку природа.

Мы познакомились. Лидия Васильевна протянула мне листок бумаги. Случайно он сохранился у меня. Чуть помятый, но еще не успевший пожелтеть от времени, он сейчас перед моими глазами. На листе нарисован кружок. Наш земной шар. А вокруг — точки, точки, точки. Словно снег, который пошел сразу и на севере, и на юге, и даже в тропиках. Рядом — снова земной шар и еще кружок, побольше. «Это — Солнце», с улыбкой сказала тогда Лидия Васильевна. С одной стороны оно вспучилось, и к Земле потянулось несколько зловещих щупалец. И весь листок сверху донизу исписан формулами, уравнениями, цифрами.

Предупреждая мой вопрос, Лидия Васильевна сказала:

У каждого ученого есть заветная мечта. У меня — создать такие приборы, которые могли бы работать в совсем необычных условиях. Не на Земле, а в космосе. Приборы, которые могли бы увидеть и рассказать о том, что пока нам, людям, недоступно. Ну, хотя бы о том, почему «плюется» Солнце... Слышали вы об этом? Это загадочная и до сих пор до конца не понятая история...

Иногда над Землей вдруг проносятся удивительные магнитные шквалы, — рассказывала Лидия Васильевна. — Они охватывают весь земной шар, нарушают радиосвязь, сбивают с курса корабли и самолеты. Причина их возникновения долго ускользала от внимания ученых. Но вот, наблюдая Солнце в специальный прибор, астрономы заметили странное явление, которое, как оказалось, было тесно связано с загадочными магнитными бурями. Приблизительно за восемь минут до возникновения бури Солнце вспучивается и со страшной силой «выплевывает» сгусток частиц. Это их я изобразила на рисунке в виде щупалец, протянутых от Солнца к Земле. С колоссальной скоростью эти частицы несутся к нашей планете, вызывая магнитные бури, сполохи северных сияний, наполняя радиоприемники свистами и шорохами, заставляя ошибаться навигационные приборы.

Какие они, эти частицы? Определить это, оставаясь на Земле, невозможно. Частицы застревают в паутине магнитных полей нашей планеты и до Земли не долетают. Тут нас могут выручить только приборы, вынесенные за пределы земной атмосферы. Эти же приборы помогут совершить и глубокую разведку космоса.

Создать такие приборы — нелегкая задача, — продолжала Лидия Васильевна. — Но путь уже известен. Сергей Николаевич Вернов и его сотрудники успешно преодолели основные трудности. Они разработали принцип устройства легких автоматических приборов и систему, передающую их показания на Землю.

Да, это единственный правильный путь, — задумчиво сказала она тогда. — Легкие надежные автоматы и надежная телеметрия. Приборы должны проложить путь человеку.

Такой она запомнилась мне — вдохновенный ученый, мечтатель и труженик, неутомимо копающийся в сплетениях проводов, миниатюрных разноцветных деталях, удивительно маленьких радиолампах каких-то непонятных приборов.

Я ушла, подавленная тем, что в области физики космических частиц, даже перед учеными, еще так много неясного. Тогда я ничего не написала об этой встрече. Время еще не наступило.

Прошло несколько лет. Человечество вступило в космическую эру. Сперва в космос были посланы приборы, потом животные. И наконец, советский человек первым вышел в космические просторы.

Мы снова встретились с Лидией Васильевной.

И для нее эти годы не прошли незаметно. У нее сложилась новая семья. Муж тоже физик, работает в той же лаборатории, рядом с ней. У них растет сын.

На счету у Лидии Васильевны большая общественная работа в качестве секретаря партийной организации института, многие экспедиции на Памир. Запуск в стратосферу шаров-зондов и шаров-автоматов для изучения состава космических лучей подготовил Лидию Васильевну к ответственному и зрелому этапу жизни. Она стала одним из организаторов и участников изучения космоса при помощи искусственных спутников Земли.

Дни и ночи проходили в напряженных, бесчисленных проверках идей, схем, расчетов. Малейшая небрежность, неточность, допущенная в сложнейшем приборе, собранном с точностью часового механизма, может привести к неточным результатам опыта. Вместе с этим погибнут тысячи часов напряженного труда рабочих, инженеров, ученых, бессмысленно уйдут колоссальные средства.

Лидия Васильевна бурно переживала каждую неудачу. Вплоть до седых волос, говорит она. Но внимание и поддержка всей страны, восхищение полученными результатами делают ее жизнь и работу такой насыщенной и радостной, что она не поменяла бы их ни на какие другие.

Теперь приборы, о которых мы говорили в прошлый раз, созданы, — с гордостью сказала она.

Побывав в космосе, эти приборы внесли в науку чрезвычайно ценные сведения, о которых знает сегодня весь мир. Теперь уже существенно уточнен состав космических частиц. Ученые убедились в том, что они представляют собой в основном ядра атомов водорода. В составе космических лучей эти ядра оказались в абсолютном большинстве — девяносто процентов. Девять процентов — это ядра атомов гелия. Оставшийся процент составляют ядра атомов более тяжелых элементов: углерода, кислорода, азота, железа.

Так, благодаря приборам, летающим на советских космических ракетах и спутниках, физики убедились, что в составе космических лучей встречаются ядра атомов тех элементов, которые имеются и на Земле, и на Солнце, и в звездах.

Теперь мы представляем себе, из чего состоят далекие миры, чем «плюются» Солнце и звезды; ясны законы движения космических странниц, таких невинных на вид, но чрезвычайно коварных.

Эти знания сегодня бесценны — уяснив, как распределены в космосе невидимые, но опасные частицы, конструкторы звездных кораблей так рассчитывают траектории полета ракет, чтобы избавить космонавтов от вредного облучения.

Исследования космических лучей с помощью приборов, установленных на советских искусственных спутниках и ракетах, стали популярны во всем мире. Известным стало и имя Лидии Васильевны Курносовой.

...Мадрид. Лидию Васильевну Курносову, советского делегата, бурно приветствует Всемирный конгресс астронавтов. Тут ей вручают «паспорт-билет» на Луну — эту игрушку для взрослых, которую придумали учредители съезда, предвосхищая события.

...Париж. Французы чтут свою соотечественницу Ирэн Кюри, заглянувшую в глубь материи. И рукоплещут Лидии Курносовой, отдавая дань уважения советской женщине-физику.

...Брюссель. Люди, съехавшиеся на Всемирную выставку, с напряженным вниманием слушают объяснения Лидии Васильевны Курносовой об устройстве искусственных спутников Земли.

...Каждый новый спутник, каждая новая космическая ракета наряду с другими сведениями сообщает и новые данные о космических частицах. Так постепенно вырисовывается силуэт поясов радиации Земли, так создается географическая карта мира космических частиц.

И теперь, когда по радио или в газетах сообщается о новых достижениях ученых в исследовании космоса, мне невольно вспоминается Лидия Васильевна Курносова, ее обаятельное строгое лицо, седые пряди в черных волосах.

Какие у нее новые достижения? Какие новые планы и идеи? Ведь в области изучения космоса самое интересное только начинается.

* * *

Вы познакомились только с двумя женщинами-физиками из одного научно-исследовательского института. Но и в этом институте, и в нашем городе, и тем более во всей нашей стране их множество. Одни, старшие по возрасту, уже доктора наук. Другие, как и мои героини, скоро станут докторами. Есть среди женщин-физиков и академики. Но больше всего, конечно, начинающих, молодых, делающих первые шаги в науке.

Они с энтузиазмом идут в науку. Они уверены в своих силах, в уважении и поддержке общества.

© Радунская Ирина 1980
Оставьте свой отзыв
Имя
Сообщение
Введите текст с картинки

рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:


рекомендуем читать:




Благотворительная организация «СИЯНИЕ НАДЕЖДЫ»
© Неизвестная Женская Библиотека, 2010-2024 г.
Библиотека предназначена для чтения текста on-line, при любом копировании ссылка на сайт обязательна

info@avtorsha.com