Давайте знакомиться

Это я — Юра Пыстин. А рядом со мной Женя Синицын. Мы с ним однофамильцы, хотя он Синицын, а я Пыстин. Если перевести на язык коми, то Синицын будет Пыстин. И наоборот, Пыстин по-русски будет Синицын.

Все говорят, что мы с Женей похожи. И друзья — водой не разольешь. Что друзья, это верно. Но вот похожи мы друг на друга мало.

Женя — круглолицый, с аккуратной челочкой на лбу. А у меня волосы торчат во все стороны. И лицо усеяно веснушками. Умывайся хоть десять раз с мылом, не смоешь ни за что. И еще рот у меня всегда до ушей. Чуть что — и смеюсь. Таким уж я уродился.

Сказать по правде, хотя волосы у меня непослушные, сам я послушный. В школе слушаюсь учителей, дома — маму с папой, бабушку тоже. Но об этом не стоит говорить слишком громко. Бабушка услышит, посмеется, скажет: «Выдумщик». Она заставляет меня есть кашу, а я что, маленький? Вот и выходит, не слушаюсь ее. А так я очень люблю бабушку и помогаю все делать. Попросит: «Сходи в магазин», — я бегу. «Нитку вдень в иголку!» — пожалуйста. Картошку в суп накрошить — тоже. Разве можно назвать после этого меня непослушным?

И Женю тоже не назовешь. Недаром говорят: каков ты сам, таков и твой друг.

Мы с Женей друзья с первого класса. Ой, что я говорю! Еще кто-нибудь подумает, что мы за одной партой с ним сидим. Нет, мы учимся в разных классах, я — в «А», а он — в «Б».

С Женей мы познакомились на стадионе. Получилось это так. У меня есть бабушка, и у Жени тоже. Наши бабушки очень любят спорт. И обе они хотели, чтобы их внуки стали чемпионами по фигурному катанию. Вот и привели нас на стадион.

Фигуристов из нас не вышло. Зато мы стали друзьями. Думаете, сразу закадычными? Нет, конечно. Иногда так еще колотили друг друга и ссорились часто. Особенно, когда приходилось доказывать друг другу, чей класс лучше. Он хвалит свой, я — свой.

— Ну еще бы, твой «Бе» лучше, — говорил я с издевкой. И тянул, как овца: — Б-бе, б-бее!

— «A-а, а-а»! — писклявым голосом дразнил меня Женя в ответ.

Учительница услышала наше передразнивание, покачала головой.

— И не стыдно тебе, Юра? А еще октябренок.

Я стал оправдываться: 

— Он меня тоже дразнит.

Пришлось рассказать учительнице, отчего мы ссоримся с Женей. Она выслушала меня и сказала:

— Нехорошо дразнить друг друга. Скоро конец первой четверти. И лучшим назовут тот класс, где ребята хорошо учатся и живут дружно.

— Больше не буду, — пообещал я учительнице и решил вызвать Женю на соревнование.

В тот же день, когда мы после школы шли домой, я сказал ему:

— Давай соревноваться.

— Давай, — согласился он сразу и предложил: — Надо сделать красный флажок. Пусть он будет у того, кто лучше учится.

Мне стало завидно, что не я, а Женя придумал про флажок. Но виду не подал. Сказал бодрым голосом:

— Пусть будет.

Соревнование

Оказывается, куда легче вызывать на соревнование, чем хорошо учиться. Стараешься, пишешь, глядь — клякса в тетради. Прямо посреди листа. Или еще хуже. Прибавляешь к четырем четыре, а получается девять. И ведь хорошо знаешь, что надо восемь.

А у Жени, как нарочно, ни одной кляксы, ни одной ошибки. Разве не обидно?

«Не буду с ним соревноваться, — решил я. — Флажок все у него да у него». Моя бабушка, видно, тоже забеспокоилась. Когда мы с Женей делали у нас дома уроки, спросила:

— Что-то не видать вашего флажка. Уж не потерялся он?

Я не знал, что толком ответить, и пробормотал невнятно:

— Флажок у Жени.

Бабушка сразу все поняла.

— А я-то пирог с брусникой испекла, — сказала она. — Думаю, угощу внучонка. А он у меня ленивец.

— Что вы! — заступился за меня мой друг. — Он не лентяй. Это все потому, что он торопится. А так Юра мог бы на круглые пятерки учиться. Вот у него по физкультуре пять, а у меня... У меня, наверное, будет двойка за четверть.

Последние слова Женя проговорил совсем тихо и вздохнул. Бабушка погладила меня по голове.

— Ах ты моя солнечная головушка! — Так она меня называет за рыжие волосы. — Значит, у тебя пятерка по физкультуре? Так возьми помоги Жене. Чтоб и у него была хорошая отметка. — И уже обоим нам посоветовала: — Вы всегда так: кто чем силен, тем и помогайте друг дружке.

Бабушкины советы пошли нам на пользу. В моих тетрадях исчезли кляксы. Правда, иногда буквы получались кособокими. А какая-нибудь и совсем пропадала. Но мне помогал Женя. Я давал ему тетради на проверку.

— Юр, — говорит он, — смотри, ты написал: наш дом болшой. Без мягкого знака. Вчера у тебя не было ошибок.

— Так то вчера, — отговариваюсь я.

Мне неловко перед Женей, и я стараюсь перевести разговор на другое. Но он не отстает.

— Не торопись, когда пишешь, — втолковывает он мне, будто настоящий учитель. — И тогда все будет в порядке. Тебе понятно?

Чего тут не понять? Но не могу же я сидеть спокойно и выводить буквы, если на улице так хорошо! И можно бегать на лыжах. Поэтому я начинаю злиться.

— Поймешь тут тебя! То говоришь: «Не спеши», а то: «Давай, давай быстрей!» Когда я тебя учу ходить на лыжах, ты все поторапливаешь! — чуть не кричу я.

— Сравнил! Это на лыжах!

— Ну и что?

— Ничего!

Тут у нас начинается сыр-бор. Чуть не до драки доходим. Но как всегда, вовремя появляется бабушка. И мы сразу утихомириваемся.

— А я думаю, кто тут расшумелся? — говорит бабушка. — Оказывается, вы уж гулять собрались?

— Сейчас пойдем, — говорю я. — Надо Женю учить бегать на лыжах.

— Женю учить? Это хорошо, — похвалила бабушка. — А как же уроки?

— Готово! Не бойся, у меня только одна ошибка. Нечаянная, — добавляю я. И мы с Женей пулей вылетаем за дверь.

— Ты это вправду? — спрашивает он у меня на улице.

— Что вправду?

— Будешь меня учить? Значит, не обиделся?

— Чудила! Почему ж не буду! — удивляюсь я. — Еще как буду! Разве мы с тобой не друзья?

Настоящий друг

Ничего-то у Женьки не получается с лыжами. Еле плетется за мной, отстает. Но храбрится, еще покрикивает:

— Быстрей, Юрка! Не гляди, что я отстал, все равно догоню.

— Тебе бы ветерка на помощь! — поддразниваю его я.

Но Женя оказался настойчивым. К Новому году он уже отважно спускался с крутой горы. Правда, подниматься ему было еще трудно. Но он все равно не сдавался, упрямо лез вверх. И ни за что не снимет лыжи, как другие ребята.

А в конце зимы он уже легко перегонял и Ваську Шустикова, и Серегу Попова — самых лучших лыжников из нашего класса. Он и мне начал наступать на пятки. Того и гляди, перегонит. Только я на него за это не в обиде. Даже рад. Во-первых, он еще не перегнал меня ни разу. А потом, ведь он мне помогает делать уроки. Но главное, его учитель не кто-нибудь, а я сам.

Знаете, когда я стал считать Женю своим настоящим другом? После лыжного соревнования.

В тот день наш класс соревновался с Жениным в лыжной гонке. Всю неделю я только и думал, как победить. И совсем забыл об уроках. Схватил две тройки по русскому. Хорошо, что не двойки, а то бы бабушка не пустила бы меня на соревнование. Правда, два последних вечера мне все-таки пришлось сидеть дома.

— Готовишься? — спросил я у Жени.

— Еще как! — бодро ответил он. — Теперь уж я тебя обязательно перегоню. 

«Вдруг и правда?» — встревожился я. Но тут же решил: «Куда ему, не перегонит».

Ух как я бежал на лыжах! Прямо летел. Я был первым и все оглядывался, далеко ли от меня Женя. Он же хвастался, что перегонит, а самого что-то не видно.

Ворон считать — удаче не бывать. Я снова оглянулся и не заметил, что впереди спуск. Лыжи так и понесло. Вдруг — стоп! Я зацепился за что-то и кувырком прямо в снег. И все это в одну секунду. Я даже не успел сообразить, что случилось. Потом подумал с досадой: «Теперь Женя перегонит меня». А когда поглядел на лыжню, увидел: впереди всех несется Васек Шустиков.

«Где Женя? — всполошился я. — Почему он отстал?» А Женя тут как тут. Спрашивает:

— Что случилось?

Вместо ответа я накинулся на него:

— Ты чего остановился? Хочешь, чтоб Васек был первым? И потом бы хвастался, да?

Я очень разозлился на Женьку, а он мне спокойно отвечает:

— Пусть хвастает, если ему охота. Мне такая победа не нужна. Не могу ж я бросить тебя тут? Посмотри на свои лыжи!

Тут только я и заметил, что одна лыжа у меня сломана.

Так закончилось наше с ним соревнование. Вничью. Да это и неважно. Главное, с тех пор мы с Женей стали настоящими друзьями.

Соревнование продолжается

Не думайте, пожалуйста, что на этом у нас с Женей и закончилось соревнование. Наоборот, еще сильнее разгорелось. И соревнуемся теперь не только мы с ним, но и наш класс. Вот как это получилось.

После лыжных гонок Женя принес мне флажок.

— Ваш класс победил, — сказал он, — и флажок должен быть у вас.

— Почему? — удивился я. — Ведь мы только с тобой соревнуемся.

Но в разговор вмешалась моя бабушка. Она сказала:

— А ведь Женя прав. Надо, чтобы класс с классом соревновался. Так интересней. И пользы больше.

— «Интересней»! — повторил я недовольно. — Чтоб Васек Шустиков считал себя победителем?

Я еще долго спорил и доказывал, но все-таки отнес флажок в школу. Отдал нашей учительнице. Через несколько дней состоялось общее собрание третьего «А» и третьего «Б». Мы решили тогда вырезать буквы из золотой бумаги и наклеить на флажке слова «Лучшему классу». Только флажок стал у нас называться вымпелом. Так лучше звучит.

Сейчас он висит в нашем классе. Но мне от этого мало радости. Никакой моей заслуги тут нет. Я даже боюсь, что скоро его отберут у нас. И все из-за меня. Стыдно признаться, но я схватил двойку по поведению. Как-то так получилось, на уроке рисования.

Учительница сказала, чтобы мы рисовали кому что нравится.

— Я нарисую цветы, — громко заявила моя соседка Катя Чередова. Она всегда рисует цветы.

А я стал рисовать двенадцатиэтажный дом. Возле него — подъемный кран. И на самом верху — маленькие человечки. Строители. Там среди них и мой папа. Я был горд, что мне придумался такой замечательный рисунок. Никому другому не придет это в голову. Например, Васек Шустиков обязательно нарисует лыжника. Завоевал первое место на соревнованиях, так всю жизнь будет рисовать лыжников.

Я оглянулся. Всего-то на минутку. Хотелось посмотреть, что рисует Васек. И на́ тебе! Катька вдруг ни с того ни с сего стала кричать на меня:

— Ты что толкаешься? Из-за тебя вон какая длинная ножка получилась у ромашки!

— Разве я нарочно? — оправдывался я.

Но она в отместку измазала черной краской мой дом, и подъемный кран, и всех человечков.

— Ка-а-тька! — завопил я в отчаянии. — Что ты наделала? — и бац сгоряча ее по спине. Она взвизгнула. А мне — двойка по поведению. Не вертись, мол, на уроках, не обижай девочек.

Если уж говорить правду, двойку я заслужил. И постараюсь ее исправить. Но вымпел придется отдавать третьему «Б». И это справедливо. Ведь тогда, на соревнованиях, Женя мог бы победить и вымпел достался бы их классу. Но из-за меня он не победил. Не захотел бросить меня одного, когда я сломал лыжу и упал.

Ладно, пусть уходит вымпел в Женин класс. Но когда я исправлю двойку по поведению, мы посмотрим. Не верите?

Я буду очень стараться. Вот увидите.

Кажется, я перестарался

Чего уж там скрывать? Я перестарался. Но расскажу все по порядку.

Однажды Женя сказал мне:

— А мы живые тюльпаны вырастили. На Первое мая отнесем их к памятнику Владимиру Ильичу Ленину.

Слышали бы вы только, с какой гордостью он мне сообщил об этом. «А мы-то никаких цветов не вырастили», — подумал я с досадой и тут же решил огорошить Женю.

— Нашел чем хвастать. Подумаешь, живые тюльпаны, — говорю я пренебрежительно. — А вот мы... мы ко Дню Победы... — Мне хотелось придумать что-то необычное, но ничего не приходило на ум. — Знаешь, что мы решили?

— Что? — нетерпеливо спросил Женя.

— Вот увидишь и ахнешь, — сказал я с таинственным видом. А сам и не знаю, что же все-таки придумать. Мне бы с учительницей посоветоваться. Или с ребятами. А я решил действовать один за всех.

Сначала вот что я надумал: «Напишу письмо в Москву, самому главному генералу. Пусть он приедет на встречу с нашим классом». Потом подумал: «Нет, лучше позову дедушку Егора». Он живет в нашем подъезде. И у него знаменитая собака Рекс. Медалистка. У дедушки Егора самого много наград: орденов и медалей. Он бы пришел к нам, я знаю. Но ведь Женька скажет: «Я бы тоже мог позвать его, не один ты».

Ладно, не стоит пока беспокоить дедушку Егора. Тем более, он собирается ехать в Ухту, в гости к сыну. Пусть съездит. Лучше всего попросить начальника местного гарнизона, чтоб он разрешил нам помаршировать с солдатами. Только Катьку Чередову мы не возьмем. Из-за нее мне двойку влепили.

Я бы шагал рядом с командиром, на нас бы смотрел третий «Б». Все шептались бы: «Это Юрка Пыстин организовал. Он еще с нашим Женей Синицыным дружит». Вот бы тогда третий «Б» понял, с кем соревнуется. Но сказать по правде, мне хотелось бы, чтобы вместе со мной маршировал и мой друг Женя. Придется отказаться от своей затеи. Без Жени плохо.

Тогда что ж все-таки мне придумать? А, вот что!

Я вспомнил, что дома у нас есть книга с портретами героев. Она называется «Говорят погибшие герои». Там рассказывается, кто какой подвиг совершил. Мы с бабушкой читали вслух про одного героя. Она даже прослезилась и сказала:

— Только бы не довелось тебе, внучек, испытать такого ужаса, какой испытали мы. Ну, а если уж придется тебе воевать, будь храбрым, защищай свою Родину.

— Я буду, как Александр Матросов, — пообещал я бабушке.

Теперь я вспомнил наш разговор и сразу решил, что мне делать. Надо, чтобы наш класс узнал про героев войны. Я взял ножницы и вырезал из книги все портреты.

— Бабушка, — крикнул я. — Иди сюда, погляди, что я придумал.

И когда она пришла, показал ей портреты и сказал, что это для стенда ко Дню Победы.

— Молодец, — похвалила меня бабушка. — Не забыл про великий праздник. Где же ты взял такие карточки? Все как на подбор.

— Из книжки вырезал. Помнишь, мы ее с тобой читали?

— Что же ты наделал! — испуганно всплеснула руками она. — Эта книга не наша, чужая. Я ее у Татьяны Васильевны взяла почитать.

Вот те на! Я был напуган не меньше бабушки. Чужая книга... Татьяна Васильевна... Да ведь это Женькина бабушка. А она такая строгая! Но и моя бабушка оказалась не менее строгой. Я даже не подозревал этого.

— Сам испортил книгу, сам и ответ держи, — заявила она. — Иди и расскажи Татьяне Васильевне, что ты натворил. Простит — твое счастье. А нет — на всю жизнь мне позор: такого никудышного внука вырастила.

Мне стало жалко бабушку. Но идти признаться, что я натворил, было боязно. Бабушка будто угадала мои мысли.

— Может, ты трус? — сказала она. — Может, лучше мне самой сходить?

— Трус? — возмутился я и кинулся к двери.

Сначала я почти бегом бежал к Женьке. Но чем ближе к его дому, тем медленней становился мой шаг. «Быстрей иди, быстрей», — будто ободрял меня кто-то. Но кто-то другой, осторожный, нашептывал: «Неужели ты скажешь про книжку? Тебе не страшно?»

Вот уже и дом моего друга. На площадке, перед домом, я заметил много народу. Женя тоже там был со своей бабушкой. Оказывается, они сажали деревья. Я хотел удрать, но в это время неожиданно оглянулся Женя и увидел меня.

— Иди с нами работать, — позвал он.

Я обрадовался, что для меня нашлось дело. Не надо будет так сразу рассказывать про книжку. Но Женина бабушка почувствовала что-то неладное. Взглянула на мое лицо и участливо спросила:

— Ты что сегодня какой-то невеселый? Уж не случилось чего?

— Бабушка заболела, — брякнул я первое, что взбрела в голову.

— Ну? — удивилась она. — А мы только что с ней виделись. Она не жаловалась на болезни. Что же это с ней?

— Кто-то ее книгу испортил, — пробормотал я чуть слышно.

— Полно тебе, — возразила Татьяна Васильевна. — Так уж из-за книги взяла и заболела?

И она внимательно посмотрела на меня.

— Заболела, — уверял я. И каким-то не своим, осипшим голосом пояснил: — Наверное, оттого, что книжка чужая.

— Какой же сорванец мог испортить чужую книгу? За это всыпать надо.

Я опустил голову и не стал больше ничего выдумывать. Признался, что сам испортил книгу.

— Я не знал, что она ваша. И вырезал портреты. Хотел стенд ко Дню Победы сделать, чтобы наш класс...

Я говорил и говорил, боясь остановиться, чтобы не услышать осуждающий голос Жениной бабушки. Но она остановила меня:

— Вот и Женя вырезал какие-то картинки. Это, наверное, вы вместе готовитесь к празднику?

— Вместе! Конечно, вместе! — обрадованно крикнул я и бросился навстречу Жене. Как раз в это время он тащил два ведра воды поливать посаженные деревья.

Я подумал: «Женька, ты у меня самый лучший друг. Снова не оставил в беде, выручил».

Мне стало радостно, оттого что у меня такой замечательный друг. Конечно, теперь мы вместе сделаем хороший стенд и вывесим его в школьном зале. Потому что все должны знать наших героев. Все-все!

Я нянчу Катеньку

Наша соседка, тетя Маша, просит иногда меня поиграть с ее маленькой дочкой.

— Побудь с Катенькой, — скажет. — Я в магазин схожу. — Или скажет, что ей надо на почту.

Мне нравится бывать у них. Там, в комнате, на подоконниках — красивые цветы. На стене — картины. Есть аквариум с золотыми рыбками. Но самое интересное: попугайчики в клетке. Правда, они не разговаривают. Только лопочут что-то по-своему. Но все равно они замечательные. Мы с Катенькой кормим их. Иногда чистим клетку. И все смотрим на них, не насмотримся.

Так что я никогда не отказывал тете Маше, оставался с ее дочкой. Но в тот вечер не мог остаться. Потому что собирался с Женей пойти на лыжах. А бабушка не спросила меня и пообещала соседке — придет, мол, не беспокойся.

Пришлось идти. Я захватил с собой ручку и тетрадь по математике. Думаю, хоть домашнее задание там сделаю. И то хорошо.

Ох как обрадовалась мне Катенька! Запрыгала, захлопала в ладоши.

— Пришел! — восклицает она. — Пришел! Давай играть.

— Давай, — ответил я неохотно. Еще бы! Там Женька ждет, а я играй тут с ней.

Но Катенька не замечает моего хмурого вида. Говорит и говорит без умолку.

— Во что мы будем играть? — спрашивает она и тут же предлагает: — Давай в детский садик.

Я даже фыркнул: детский садик! Разве это игра?

Катенька не обижается.

— Не хочешь, тогда в кошки-мышки. Это еще лучше. Помнишь, мы с тобой играли?

И смотрит на меня просяще.

— Ладно, — лениво соглашаюсь я, — беги. Ты мышка, а я кот.

Только успела Катенька прыгнуть, а я цап ее и поймал. Ей это не понравилось.

— Не умеешь играть, — сердито сказала она. — Сначала зажмурься, будто спишь, потом лови.

Я послушался. Она проверила, крепко ли я зажмурил глаза, и стала бегать на цыпочках. Забиралась под кровать, на диван, пряталась за шкаф. Потом застучала пальчиками по полу и приговаривает:

— Тут вот зернышки, мышки любят их. И сыр любят, и хлебушек. — Вдруг на столе она увидела ручку с тетрадкой и полезла за ними.

— Ты зачем забралась на стол?

А она мне в ответ:

— Мыши всюду забираются. — И погрозила пальчиком: — Тебе нельзя разговаривать. Ты же не человек сейчас, а кот. Спи.

— Я уже проснулся.

— Тогда скажи: «Мяу», раз проснулся.

— Мяу! — мяукнул я что было сил и бросился ее ловить. Поймалась мышка! Я подтащил ее к дивану и сказал: — Теперь ты кошка. Спи. А я буду бегать.

Она крепко зажмурилась и для верности закрыла лицо ручонками. Мол, ничего не вижу. Сплю.

Я, конечно, не собирался становиться мышкой. Подошел к столу, думаю, посмотрю домашнее задание. Открыл тетрадку, и в это время раздался звонок. Я обрадовался, подумал, что вернулась тетя Маша. Но это был Женя.

— Кто там пришел, Юра? — крикнула Катенька, но с места не сдвинулась. И не отняла рук от лица.

— Это Женя, — ответил я.

— Он будет играть с нами в кошки-мышки?

И тут меня осенила замечательная мысль.

— Будет, — говорю. И шепнул Жене, чтобы он подождал меня на улице.

Я закрыл за ним дверь и сказал Катеньке:

— Женя будет мышкой. Он убежал на улицу. Надо скорей поймать его. Ты подожди меня.

Но она оказалась смышленей, чем я думал. Хитренько посмотрела на меня и спросила:

— Как же ты поймаешь? Ты ведь тоже мышка. Тогда лучше будь котом.

Мне все это надоело. Там, за дверью, мой друг, а я в кошки-мышки играю. Но делать нечего. Пришлось снова становиться котом. Я зажмурился и вдруг как рявкну: «Мяу!» — и схватил мышку.

— Попалась! — кричу. — Теперь лежи на диване и не шевелись. Ведь я тебя съел. Побегу другую мышку ловить — Женю.

На улице я пробыл совсем недолго. Вернулся, поглядел: Катенька лежит на диване и рисует. Я подошел ближе и ахнул. Она рисовала в моей тетрадке по математике колобка. И усы ему нарисовала.

— Ты что натворила! — завопил я, выхватил тетрадку и сказал уже тихим голосом: — Ты же мышка, и я тебя съел. Как ты забыла?

— Не забыла, нет, — быстро-быстро заговорила Катенька. — Но мышка взяла и ожила. Ей захотелось рисовать.

Ну что с ней поделаешь! Поколотить бы хорошенько, но жалко. Да и как-то нехорошо обижать девочек. Тут вернулась тетя Маша. Мы уже в это время рисовали вместе с Катенькой. Она — дорожку, по которой бежал-катился колобок. Я дорисовывал зайца и лисицу.

— Молодцы, — похвалила нас тетя Маша. — Вижу, вы не скучали. Хорошим делом занимались.

А тетрадь по математике я подарил Катеньке. Все равно там, кроме ее рисунков, почти ничего не было.

Как я заболел

Ничего этого со мной не случилось бы, если бы бабушка была дома. Но она уехала лечиться на курорт. А тут еще и мама виновата: не умеет будить.

Бабушка обычно включит радио и скажет всего два слова: «Внучек, зарядка!» Я тут же вскакиваю с постели. Да и разве улежишь, когда такая бодрая музыка. Сразу хочется встать.

А в то утро слышу мамин голос:

— Вставай, сынок, опоздаешь в школу.

Я поднял голову — за окном темно. И радио молчит.

— Юра! — снова раздался мамин голос.

— Д-да-а! — тяну жалобно. — Рано еще. — И чуть-чуть захныкал.

— Ты не заболел? — встревожилась сразу мама и потрогала мой лоб рукой. — И правда, голова в жару. Горло не болит?

У меня ничего не болит, но я молчу. Мне и врать не хочется, но и вставать совсем уж неохота.

— Бедняжка, — пожалела меня мама, — снова заболел. — И ласково погладила по голове.

Я стал думать: «Почему мама сказала: «Снова заболел»? Разве я часто болею? Всего-то один раз у меня болело горло. Это и понятно. Я тогда пять порций мороженого съел: Жене проспорил. А вообще-то я закаленный».

Мама дала мне лекарство и сказала:

— Придется, видно, тебе денька два полежать.

— Не буду лежать! — крикнул я и вскочил с постели. — Ничего у меня не болит.

— Всегда ты такой, — укорила меня мама. — Как только пить лекарство, начинаются капризы. Саша, ты слышишь? (Это она отцу.) Скажи, чтобы он выпил. Разболеется, что тогда делать?

Не люблю я лекарств. Но пришлось все-таки пить. Мама заставит, как ни увиливай. Ох и противное оно, горькое!

— Вот и хорошо, — похвалила меня мама. — Теперь, сынок, ложись и постарайся уснуть.

Я послушался и забрался под одеяло. Мне и на самом деле вдруг захотелось спать. Сквозь сон я слышал, как мама говорит отцу:

— Нельзя оставлять одного больного мальчика. Позвони на мою работу, скажи, что я немного опоздаю. И вызови врача на дом.

Папа ушел. Мама сварила мне манную кашу и заставила есть. Я не очень-то ее люблю, но с вареньем, да еще смородинным — вкусно. Когда я поел, мама сказала, чтобы я ложился и не вставал. А сама ушла на работу.

Сначала я с удовольствием валялся в теплой постели. Потом надоело, стало скучно. Подумал: «У нас сейчас, наверное, переменка, ребята бегают». И мне сразу захотелось в школу.

Я встал с постели и подошел к окну. День был солнечный, на окнах оттаивал иней. Голуби летают. На наш балкон опустилась целая стая. Ходят, воркуют, есть просят. А я-то забыл их покормить. Я схватил на кухне кусок хлеба и стал бросать крошки в форточку. Пусть едят голуби.

И тут я увидел во дворе толстого Андрюху. Катается себе с горки, щеки раскраснелись. Мне даже завидно стало.

— Эй, Андрюха! — зову его в форточку.

Он стал оглядываться. Не поймет, кто его зовет. Потом увидел, что я, и заулыбался.

— Хорошо кататься? — кричу ему снова.

— Угу! — отвечает он. — Выходи на улицу.

— Мне нельзя, я заболел.

— Тогда давай в снежки играть, — предлагает он. — Я кину тебе, а ты поймаешь и мне.

Андрюха слепил большой снежок, размахнулся и трах! Вместо форточки угодил в стекло. Оно так и посыпалось.

Я испугался — достанется мне теперь от мамы.

— Ты что наделал, Андрюха?! — закричал я не своим голосом.

— Я нечаянно, — оправдывался он, — хотел поиграть.

И заплакал. Мне стало сразу жалко его.

— Не плачь, я скажу, что это кошка разбила. Она тут всегда охотится за голубями.

Андрейка на минутку затих, потом взглянул на меня укоризненно, а у самого в глазах слезы.

— Да-а-а, — протянул он, собираясь снова заплакать, — мы с тобой разбили, а кошку из-за нас накажут.

Я даже покраснел, так мне стало стыдно перед Андрейкой. Малыш еще, а не захотел сваливать свою вину на других. А я-то! Дурак — не дурак. Обманщик. Не пожалел бедную кошку, хотел все свалить на нее.

Я бы, наверное, еще долго ругал себя. Но во дворе появилась мама. Она сразу заметила разбитое окно. Заохала, зашумела. Кто разбил? Да как? И я честно рассказал ей, как всё случилось.

Скоро пришел и доктор. Но вместо того чтобы лечить меня, он стал успокаивать маму. Потом посмотрел на меня и сказал:

— Здоров.

И велел вставать пораньше, заниматься утренней гимнастикой.

Я ведь всегда так и делал. Только сегодня получилось по-другому. Но завтра ни за что не стану нежиться в постели. Проснусь и сразу: «На зарядку становись!»

А вы по утрам делаете зарядку? Если нет, начните сразу же, не откладывайте на завтра.

Как мы собирали металлолом

Помните, я уже говорил, как однажды съел пять порций мороженого и заболел. Из-за этого мне пришлось два дня отсиживаться дома. И только на третий я пошел в школу.

Моя соседка Катя Чередова сразу прицепилась ко мне:

— Ты почему не был в школе?

— Болел, — ответил я.

— Выдумки все, — не поверила она. — Не захотел работать с нами. Мы целый день собирали металлолом. Видишь, какие у меня стали руки? Рабочие.

— Подумаешь! — сказал я презрительно. — Набрали всякой мелочи, а ты уж хвастаешься. Если хочешь, я один целую тонну соберу.

— Целую тонну? — не поверила Катя.

— Соберу!

— Вы слышите, девочки, что Юрка говорит! — крикнула Катя на весь класс. — Хвастун!

— Не хвастун. Соберу целую тонну, — стоял я на своем.

— Попробуй!

— Вот увидишь!

Мы пререкались до тех пор, пока в класс не вошла учительница. Но как нарочно, она тоже завела разговор про металлолом. Похвалила наш класс: хорошо все поработали. А потом сказала, что третий «Б» собрал больше.

— Все из-за тебя, — прямо как-то прошипела Катька и толкнула меня ногой под партой.

Мне тоже не понравилось, что третий «Б» опередил нас. Я толкнул Катю и прошептал:

— Не злись. Сказал, соберу тонну, и соберу.

На перемене ко мне подбежал Женя. Он обрадовался, что я в школе. Ведь мы с ним два дня не виделись. Правда, он заходил домой ко мне, но бабушка его не пустила.

— Сегодня будут кино показывать в школьном зале, — сказал Женя. — Посмотрим?

— Нет, — замотал я головой.

— Про войну, — уговаривал он меня, — интересно же.

— Мне надо металлолом собирать, — ответил я. — Ведь я же не был на субботнике.

И тут Женя снова доказал, что он настоящий друг.

— Я придумал, как быть, — сказал он. — Мы и кино поглядим, и металлолом соберем. Сколько угодно. Я знаю одно место, там его целый склад.

— Если склад, отчего ты сам оттуда не таскал? — недоверчиво спросил я.

— Мы не дошли туда, — объяснил Женя. — Это где новая котельная.

Я поверил ему. И после уроков мы отправились к новой котельной.

Там все кругом было огорожено. Как же туда пробраться? Но вот во дворе мы увидели человека в телогрейке, и Женя крикнул:

— Дяденька, у вас есть металлолом? Мы собираем для школы.

— Найдется, — ответил тот веселым голосом, — идите сюда.

Мы обрадованно кинулись к воротам. Он показал нам на огромную гору искореженных труб и железных обрезков и сказал:

— Берите, сколько одолеете.

Мы с Женей радовались. Тут за целую неделю не перетаскать. Выбрали трубу подлинней и потащили в школу. Конечно, мы здорово устали, пока дотащили ее, но были довольны.

— Еще пойдем? — спрашивает Женя.

— Конечно, — отвечаю я, — нам нужно много.

Мы снова подбежали к воротам котельной.

Наш знакомый дяденька все еще был во дворе.

— Опять пришли? — удивился он.

— Ага! — ответил я. — Мы хоть десять раз придем. Потому что у нас соревнование.

— Соревнование? — переспросил он. — Тогда ладно, подождите меня тут.

Он исчез в дверях низенького кирпичного здания. А мы с Женькой стояли и гадали, зачем это он пошел. Может, хочет сказать про нас своему начальнику? Интересно, разрешат нам взять хоть две трубы?

Пока мы думали-гадали, вернулся наш знакомый дяденька. С ним был парень в зеленом свитере.

— Что у вас тут? — спросил парень нас с Женькой.

Мы как-то растерялись, не сумели сразу объяснить, что нам надо.

— Я же тебе говорил, — пришел к нам на помощь знакомый дяденька. — Ребятишки старательные, соревнуются. Надо им помочь. Отвези-ка им на своей машине металлолом.

— Можно и отвезти, — согласился парень. — А куда?

Мы с Женькой заговорили наперебой:

— Да к нам в школу. У нас субботник.

— Понял, — сказал парень. — Сейчас все сделаем.

Он подошел к самосвалу и подогнал его к месту, где был свален металлолом. Потом выскочил из кабины, и мы все вместе стали нагружать машину. Здорово мы тогда с Женей потрудились. Не такое это, оказывается, легкое дело. Но мы старались, работали. Забрали все, что было свалено в кучу.

До школы мы доехали быстро. А там как раз в это время собралось много ребят. Пришли смотреть новую картину в школьном зале. Катя Чередова тоже пришла.

— Эй, Кать! — позвал я ее из кабины.

Она увидела меня и сразу — со своими замечаниями.

— Зачем туда забрался? — кричит. — Опять балуешься?

— Не кричи! — остановил я ее. — Видишь, металлолом привез? Целую тонну. Что я говорил! — И показал, довольный, Катьке язык.

Она не разозлилась, а даже обрадовалась.

— Побегу вожатую позову. Пусть запишет. Теперь мы будем на первом месте.

Я поправил ее:

— Третьему «Б» тоже надо записать. Потому что со мной Женя Синицын собирал.

— Все равно мы теперь на первом месте. Все равно! — крикнула она и побежала, подпрыгивая от радости.

Мы стали пионерами

К нам в класс пришла на перемене старшая вожатая. Она сказала:

— Ребята, скоро 22 апреля, день рождения Владимира Ильича Ленина. В этот день лучших из вас будут принимать в пионеры.

— Ура! — крикнул я и от радости толкнул в бок Катю Чередову, которая сидит со мной за одной партой. — Слышала? Скоро мы будем красные галстуки носить.

— Ты? Красный галстук? — фыркнула она. Презрительно посмотрела на меня и подняла руку.

— Чего тебе? — спросила вожатая.

Катя не встала, а прямо подпрыгнула с места и важно, будто от нее все зависит, заявила:

— Пыстина не будем принимать в пионеры. Он драчун.

— Драчун? — возмутился я. — Врет она все!

— Не вру, — доказывала она. — Ты вот только сейчас стукнул меня в бок. У меня даже сердце заболело.

И она заохала, чтоб показать, как ей больно.

Я испугался: теперь меня не примут в пионеры. А какой я драчун? Я всего один раз толкнул ее, и не от злости, а от радости.

Катька еще что-то наговаривала на меня. Я и не знал, что мне отвечать, как оправдываться. И сидел, повесив голову.

— Зато он лучше всех ходит на лыжах, — заступился кто-то за меня.

— И металлолома набрал больше всех, — добавил еще кто-то.

— И учится хорошо, — продолжали защищать меня ребята.

У меня даже губы задрожали, вот-вот заплачу. Еще бы! Из-за этой Катьки-ябеды меня не примут в пионеры. В классе поднялся шум. Все кричали, каждый что-то доказывал. И вожатая рассердилась:

— Что вы расшумелись? Нельзя говорить сразу всем. Ничего хорошего из этого не получится. — И уже спокойно сказала: — Давайте обсудим все вместе, кого принимать, а кого нет.

Все затихли. Вожатая раскрыла классный журнал и назвала первую фамилию:

— Артемова Лена. Кто хочет сказать о ней?

Поднялся Васек Шустиков и стал хвалить Лену:

— Она хорошая. Она у нас староста. Надо ее принять.

— Вот и отлично, — одобрила вожатая и поставила возле фамилии Лены птичку. Потом назвала Юру Буткина.

«Когда же это дойдет очередь до меня? — начал я волноваться. — Никогда, наверное. Я-то в самом конце списка».

В это время в класс вошла учительница. Она послушала, о чем мы говорим, и сказала:

— В нашем классе нет плохих учеников. Я уверена, каждый из вас, ребята, станет настоящим пионером.

После этих слов я вздохнул облегченно. Значит, меня тоже примут. 

Целую неделю я не отходил от Васи Забоева, вожатого нашей звездочки. Приставал к нему с одним и тем же: примут меня в пионеры или нет.

— Заслужишь — примут, — отвечал он неясно. А мне надо было знать точно. Под конец он все-таки сказал: — Примут обязательно. Ты уж только смотри не подводи.

Я так и не понял, кого это не надо подводить. Его, или класс, или всех пионеров на свете? Но я никого не подведу. Стану самым лучшим. Во всем. Только бы меня приняли. Я обязательно выполню пионерскую клятву. Честное слово!

И вот я заучиваю слова пионерской клятвы. По всему дому разносится мой голос:

— «Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей... Торжественно обещаю...»

Бабушка слушает мой громкий голос и радуется. Она тоже ждет, когда меня примут в пионеры. К этому дню все у нас дома готовились. Мама сшила мне белую рубашку, и я надел ее в то утро. Бабушка напекла пирогов и сказала:

— Это в честь Юрочкиного праздника. Попьем чаю с пирогами.

А папа, уходя на работу, похлопал меня по плечу и весело сказал:

— Желаю!

Я сразу понял, чего он мне желает.

Нас принимали в пионеры на Юбилейной площади, у памятника Владимиру Ильичу Ленину. Народу собралось много. Кругом белые рубашки, блузки, красные галстуки, будто цветущий луг. А у самого памятника стояли ветераны войны и труда. Они пришли нас поздравить. Я посмотрел на них и подумал: «Счастливые. Вон сколько у них орденов и медалей! Когда-нибудь и я получу орден».

Справа я увидел знакомого человека. Это же дед Егор, в нашем подъезде живет. У него еще огромный пес Рекс.

Мы все жалели Рекса, потому что дед Егор не выпускал его одного гулять во двор. Всегда водит на поводке. Другие собаки бегают себе свободно без всяких поводков. И мы всегда их подкармливаем чем-нибудь вкусным. А Рекс глядит с балкона и жалобно скулит. Видно, хочется побегать, да не пускают.

Один раз дед Егор привязал его к крыльцу и ушел. Мы скорей развязали поводок: пусть бедный пес побудет на воле, побегает по двору. А он, глупый, вместо того чтобы обрадоваться свободе, пулей бросился домой к своему хозяину.

У деда Егора было много орденов на груди. Я подумал: «Вот он, оказывается, какой заслуженный, наш сосед. А мы и не знали». И мне захотелось крикнуть: «Дед Егор, вы тут? Я тоже тут! Меня сейчас будут в пионеры принимать». Но не крикнул, сдержался. Ведь у нас торжественная линейка.

Вдруг зазвучала музыка, запели горны. По площади разнеслась барабанная дробь. «Началось!» — в восторге подумал я. И у меня даже мурашки пробежали по спине.

Снова наступила тишина. И мы, бывшие октябрята, стали произносить пионерскую клятву. Мы обещали жить и учиться, как завещал нам Владимир Ильич Ленин. После этого нам повязали красные галстуки. Мне завязывал Вася Забоев, вожатый нашей звёздочки. Он поздравил меня и сказал:

— Держи нос выше, Юрка. Ты теперь пионер.

Я радостно киваю в ответ и жду, когда начнется перекличка.

И вот уже до меня доносится издалека:

— Пионер — честный, смелый, активный!

— Пионер никогда не ленится!

— Пионер любит свою Родину!

Голоса все ближе, ближе. Слышится Женин голос. Сейчас моя очередь, моя! И я что есть силы кричу:

— Пионер всем детям пример!

Мне становится жарко от этих слов. Хочется подпрыгнуть от радости. Подняться над площадью и сверху посмотреть на всех, на наш класс. И полететь далеко-далеко. Вот было бы здорово!

А когда мы с Женей бежали домой, мне казалось, что мы и вправду летим. И наши галстуки — крылья.

— Помнишь, — кричу я Жене, — как награждали нашу республику Коми орденом Дружбы народов? Тогда у памятника Ленину стояли часовые — пионеры. Мы еще им завидовали. А теперь и мы сможем стоять на посту. Быть часовыми.

Строим дом

Однажды утром папа сказал, взъерошив мне волосы:

— Сегодня мы начинаем строить дом. Хочешь посмотреть, как будем его закладывать?

— Конечно, хочу! — обрадовался я.

— Тогда давай ешь как следует. Чтоб сил набраться. Будешь мне помогать.

Бабушка сразу стала меня хвалить, мол, он у нас хороший помощник. Не сомневайся, бери с собой. И мы пошли с папой на стройку. Он вроде шел — не спешил. Но мне приходилось поторапливаться, чтобы не отстать.

На папину работу мы пришли первыми. Интересно, почему он назвал свое рабочее место площадкой? Никакой площадки там не было.

Скоро стали подходить и другие рабочие. Они здоровались с папой за руку. Некоторые протягивали руку и мне, с улыбкой спрашивая отца:

— Вдвоем, значит, сегодня, с помощником?

— Вдвоем, — отвечал он. И добавлял: — Придется нам сегодня две нормы выполнять. Лишь бы не подвели с раствором, привезли вовремя.

Раствор привезли вовремя, и мы начали работать.

Мой папа — каменщик, складывает стены из кирпича. Ему помогают Зиночка и Федя. Зиночка ведрами подносит раствор, а Федя — кирпичи. В руках у папы мастерок, это вроде маленькой лопаточки. Он берет мастерком раствор и покрывает им кирпичи. А потом накладывает один на другой. И получается высокая стена.

— Присматривайся, как я делаю, — сказал папа, — может, станешь каменщиком. Ну-ка попробуй.

Я тоже намазал кирпичи раствором и положил один на другой. И, как папа, постучал сверху ручкой мастерка, чтоб прочней уложилось.

— Так и делай, — похвалил меня папа. Федя с Зиночкой тоже похвалили меня.

Тут уж я начал еще больше стараться. Кладу аккуратно кирпич на кирпич. Наверное, штук двадцать положил и еще больше мог бы, да папа отправил меня на другую работу: помогать Зиночке и Феде. Велел подтаскивать поближе кирпичи, чтобы ему было удобнее брать. Я с удовольствием занялся новым делом. Руки у меня стали красными от кирпичной пыли. А на большом пальце появилась мозоль.

— С таким помощником большой дом построим, красивый, — нахваливала меня Зиночка.

А папа сказал:

— Он еще будет гордиться, говорить: «Это мой дом, я его строил».

Я слушал их и улыбался, довольный. Конечно, буду гордиться.

Зиночка протянула мне конфету и сказала, чтобы я пошел отдохнул. Но папа возразил:

— Рано еще. У нас на работе строгое правило — отдыхать всем вместе, в обед.

И велел мне идти посмотреть, как ставят кран.

Я и не знал раньше, что кран ставится на рельсы. Когда нужно, он катится вперед, когда нужно — назад. Хорошо крановщику. Сиди в кабине и управляй рычагом. Я бы хотел стать крановщиком. А когда с папой работал, мне хотелось стать каменщиком. Теперь и не знаю, что выбрать. Кем лучше быть.

Кран поставили, и я вернулся к папе.

— А у меня для тебя новое задание, — сказал он. — Раз ты мне решил помогать, помогай до конца.

— Какое задание? — обрадованно спросил я.

— Беги домой, — велел папа, — скажи бабушке, чтоб она обед посытней приготовила. Все-таки два мужика-работника придут сегодня обедать. Ты уж помоги ей.

Я был недоволен. А говорил — серьезное дело. Лучше на стройке поработать. Но папа строго взглянул на меня и сказал, что каждое задание надо выполнять немедленно.

— Шагом марш! — скомандовал он, и я зашагал.

У крыльца нашего дома я увидел Женю Синицына. Он ждал меня.

— Пойдем купаться, — позвал Женя.

— Не могу. У меня задание, — сказал я.

— Какое? — удивился он.

— Не видишь, что ли? Я с работы. Посмотри получше.

И я с гордым видом показал ему свои руки, испачканные кирпичной пылью и в мозолях.

— С папой был на строительстве, — пояснил я ему. — А теперь надо бабушке помочь. Как-никак двое мужиков придут с работы. Надо их накормить.

У Жени сразу поскучнело лицо. Ему очень хотелось, чтоб мы пошли на речку. И мне стало жалко его.

— Ладно, — сказал я, — помогу немного бабушке, и сходим искупаемся. Мне, думаешь, не хочется пойти? Я прямо сжарился на стройке. Кирпичи носил, стену с папой складывал. Там работы хватает. Ведь дом строится.

— Знаешь что, — быстро сказал Женя, — давай вместе поможем бабушке. А потом... Потом... — Он просительно посмотрел на меня и добавил: — Возьми меня с собой. Мне тоже хочется дом строить. И чтоб на руках были мозоли. Возьмешь?

— Надо папу спросить, — ответил я.

Лицо у Жени стало совсем уж грустным от моих слов. Я заметил это и сказал не совсем уверенно:

— Может, папа и согласится взять тебя на стройку. — Но, немного подумав, с уверенностью сказал: — Возьмет. Тебя он обязательно возьмет.

На сенокосе

Как-то летом моя мама пошла на сенокос — помогать соседнему совхозу. Вернулась уже вечером, очень усталая, но довольная.

— С утра ворошили сено, — с удовольствием рассказывала она бабушке, — потом копнили. Там просто замечательно. Воздух свежий, рядом лес, речка. Надо завтра Юру взять с собой, пусть позагорает.

— Я бы тоже пошла, — сказала бабушка, — да что-то нездоровится. А ты, внучек, не отказывайся, иди. Надышишься чистым воздухом, набегаешься. И делу поучишься. Хотя бы сено грести.

Я не знаю, как гребут сено, но уверенно говорю:

— Грести-то я смогу.

Мама засмеялась:

— Ты у нас мастер на все руки.

— А что, — стала защищать меня бабушка, — раньше мы лет с семи всякое дело знали. А сено грести — самая подходящая работа для детей. Вот копнить — это потруднее.

Я не мог дождаться завтрашнего утра. Так хотелось поехать в совхоз.

Добирались мы туда теплоходом. Сошли у какой-то маленькой пристани.

И перед нами сразу открылись луга. Широкие-широкие.

— Мы здесь будем работать? — спросил я маму.

— Здесь уже все убрано, — объяснила она. — Видишь, стога стоят. Нам еще надо немного пройти. Вон туда, — показала она рукой.

Я сбросил с ног сандалии, положил их в корзинку и помчался босиком. Далеко вперед убежал от мамы.

— И-го-го! — выкрикиваю радостно, словно конь. — И-го-го!

И вдруг услышал настоящее лошадиное ржание. Оглянулся, вижу: скачут за мной всадники, двое мальчишек верхом на лошадях. Улыбаются, кричат что-то веселое. Рубашки на них парусом раздуваются. Один проскакал совсем близко от меня, чуть не задел. Другой приостановил коня и сердито крикнул:

— Ты чего тут ходишь? А если бы наехали на тебя?

— На меня? Что я, маленький? — отозвался я весело. Мне было смешно смотреть на этого конопатого мальчишку. Я чуть не прыснул. Уж очень он делал свирепое лицо.

— Ходят тут всякие, траву топчут, — каким-то ворчливым голосом говорил он, явно придираясь ко мне. — Леса им мало. — Посмотрел на мою корзинку и снова закричал: — Не смей собирать грибы в ближнем лесу. Мы сами соберем и суп сварим. Для сенозаготовителей.

Оказывается, он принял меня за грибника. Из-за корзинки. Но все равно мне не понравилось, что он командует. И я сказал презрительно:

— Нужны мне твои грибы! Ешь их сам. Мы работать приехали. Вон сзади идет и моя мама, я ее перегнал.

— А-а-а, — протянул он. И его лицо сразу стало приветливым. — Вы нам помогать приехали? Вы сенозаготовители? — Ему нравилось это длинное слово «сенозаготовители», он уже второй раз его повторил. Ну, пусть нас так называет, если нравится. А я понял теперь, что он совсем не злой, и спросил:

— Хорошо скакать на коне?

Мне очень хотелось проехаться верхом, и он сразу об этом догадался.

— Давай забирайся на коня, поедем вместе. — И подал мне руку. — Держись покрепче! — крикнул он, когда я уселся у него за спиной.

Я вцепился в него что было сил, и мы поскакали по лугу.

Но путь оказался коротким. Скоро мы остановились.

— Приехали! — сказал мальчишка. — Слезай.

Мне хотелось еще проехаться верхом, но он сказал:

— Хватит. Не развлекаться приехали — работать.

Он, наверное, считал себя взрослым и немножко важничал. Но я на него не обиделся. И не обиделся, когда он назвал меня городским неумехой. Мол, не умеете, городские, работать на земле.

— Почему не умеем, — не согласился я. — Вот я приехал сено грести.

— Сено грести? — пренебрежительно проговорил он. — Пусть этим девчонки занимаются. Для нас поважнее есть работа. Хочешь со мной сено возить?

Я бы с удовольствием, да что мама скажет. «Может, она не разрешит? — подумал я. — Надо ее спросить».

Мальчишка увидел, что я растерялся, не знаю, как быть, и снисходительным голосом сказал:

— Ладно, хочешь грести — греби. Это тоже работа нужная. У нас все равно народу не хватает. Я тебе дам свои грабли, они легкие. — И неожиданно спросил: — Ты в каком классе учишься?

— В четвертый перешел, — ответил я с гордостью.

Он даже присвистнул и свысока посмотрел на меня.

— Ты еще пацан, — сказал он. — А мы с моим другом Сережкой в шестой перешли. Мы с ним второе лето работаем на сенокосе. В прошлом году нам премию дали — лыжи. Не веришь? Спроси у Сережки. Тебя как зовут?

Я ответил.

— А меня Миша, — сказал он и предложил: — Сходим на колхозный стан? Попросим напиться у Зои-поварихи. Пить захотелось.

Мы пошли. По дороге к нам присоединился и Мишин друг Cepeгa. На лугу было полно народу. Кто сгребал сено, кто ставил копны. Я увидел маму с граблями в руках. Наверное, она беспокоится, куда это я пропал. Надо бы пойти сказать ей: «Вот я». Но мне не хотелось уходить от моих новых друзей.

Мы подошли к горящему костру. Поблизости от него за низким дощатым столом сидели двое мужчин. Им подавала чай девушка в косынке и белом фартуке. Миша сказал, что это Зоя-повариха.

— Пейте, — угощала она их чаем, — на смородинном листу заварен. Жажду утоляет.

Зоя увидела нас и приветливо улыбнулась:

— А вот еще наши работнички пожаловали.

Мне понравилось, что меня тоже она назвала работничком. И я громко сказал всем:

— Здравствуйте!

— Здорово! — ответил мне человек с большими черными усами. Он был похож на магрибинца из сказки «Аладдин и волшебная лампа». На голове — чалма. Потом я рассмотрел получше: это он свою майку накрутил вокруг головы.

Другой, что сидел с ним рядом, русоволосый, с веснушками на лице, улыбнулся и сказал:

— А я тут сижу горюю, откуда взять помощников сено копнить. Вот они и явились. — И прямо ко мне: — Будешь мне помогать?

Я собирался ответить: «Буду», но меня опередил Миша:

— Он хочет сгребать сено. Я ему свои легкие грабли дам.

— Ну что ж, это дело серьезное, — одобрил тот, что с веснушками. — Поработай всем на пользу.

Но дяденька, похожий на магрибинца, сказал:

— Я считаю, такому парню надо главную работу поручить. Пусть поможет нашей Зое. Она надумала угостить нас свежими грибами, а одной ей не управиться. Вот вместе — другое дело. Наберут две корзины грибов — будет у нас вкусный суп.

А я обиделся. Разве это работа: грибы собирать, суп варить? После этого со мной не захотят дружить Cepeгa с Мишей. Но зря я беспокоился. Наоборот, они стали наперебой доказывать мне, как это здорово — собирать грибы. И у меня сразу поднялось настроение.

Когда мама с другими женщинами подошла к столу, мы с Мишей и Серегой пили чай с пряниками.

— Поглядите только! — всплеснула мама руками. — Он уже за столом.

— Попьем чаю и за дело примемся, — сказал я важно. И повторил слова моего нового друга Миши: — Не развлекаться приехали — работать.

— Пусть, пусть попьет, — вступилась за меня Зоя. — Ему предстоит важная работа — грибы собирать со мной и суп варить.

— Это он может, — сказала мама каким-то непонятным тоном. Не то хвалила, не то подсмеивалась надо мной.

«Конечно, смогу, — подумал я. — Мы же ходили с бабушкой в лес за грибами. Плохих я не возьму».

Все разошлись снова. Кто сено пошел ворошить, кто складывать стога. А мы с Зоей взяли берестяные плетушки и направились в ближний лес, который примыкал к лугу. Мне сразу стали попадаться маслята, но Зоя не велела их собирать, сказала, что их трудно чистить. Надо брать только белые.

— Тут нет белых, — возразил я.

— Как нет? — удивилась она. — Гляди! Я нашла. Вот еще попался. Еще!

А мне, как назло, ни один не попадался.

— Ты повнимательней смотри, — учила меня Зоя. — Грибы-луговики хитрые: умеют прятаться. Шляпка у них темная, под цвет земли. Вот их сразу и не замечаешь. — И вдруг рассмеялась: — Ты же прямо на гриб наступил!

Я пригляделся. Так и есть — раздавил шляпку. Зато ножка осталась целой, стоит, как толстенький бочоночек. Я вырвал ножку с корнем. Зоя увидела и рассердилась на меня:

— Так не полагается делать. Грибы надо срезать ножиком, очень аккуратно.

Как я забыл об этом? Больше я уже не вырывал грибов с корнями.

Теперь мне часто стали попадаться толстушки-луговики. И мы с Зоей набрали быстро целые корзинки. Вернулись мы назад очень гордые и довольные. Есть чем угостить сенозаготовителей — я запомнил это слово.

— Ну, теперь я одна управлюсь, — сказала Зоя. — Пойди побегай по лугу. А я пока картошку почищу.

— Помочь тебе почистить? — предложил я. — Я всегда помогаю бабушке.

Зоя обрадовалась.

— Повезло мне сегодня на помощника, — сказала она. — Ладно, давай вместе поработаем. — И надела на меня белый фартук.

Когда грибы и картошка очутились в котле, Зоя сняла с меня фартук и велела идти объявить всем: через час будет обед. И чтоб приходили все без опозданий.

Я помчался выполнять новое поручение. Подбежал к маме, чтоб сказать ей про обед. И к тем, кто копнил стога. И к тем, кто сгребал сено. Не забыл и про Серегу с Мишей. Весь луг обежал и всюду выкрикивал:

— Через час обед! Не опаздывайте!

Так же бегом я вернулся к Зое и крикнул:

— Всем сказал, никого не забыл. Скоро придут.

Через час все уже сидели за столами. И когда начали похваливать грибной суп, Зоя сказала:

— Я сегодня не одна готовила. Мне Юра помогал.

Мне, конечно, было приятно, когда говорили «спасибо» за обед не только Зое, но и мне. Мама тоже была довольна.

— Вот обрадуется бабушка, — сказала она, — когда узнает, чем ты тут занимался. Папе это тоже понравится.

Домой мы отправились уже вечером. На прощанье Зоя-повариха сказала:

— Приезжайте опять завтра.

Мои новые друзья, Сережа с Мишей, тоже позвали меня:

— Приезжай обязательно!

Я приеду. Жаль, что Жени сейчас нет в городе. Он в Артеке. Конечно, он бы тоже поехал со мной. Я знаю.

Дед Егор

Про деда Егора я уже говорил. Это наш сосед, у которого есть большой пес Рекс. А еще у деда Егора много орденов и медалей. И нам с Женей очень хотелось узнать, за что он получил свои награды.

— Давай сходим к нему, пусть расскажет про войну, — предложил я Жене. И мы пошли.

Дед Егор встретил нас приветливо.

— Входите, входите, мои молодые друзья! — пригласил он. — Чай будем пить.

За чаем мы спросили его про ордена и медали, за что он их получил.

— О, — задумчиво проговорил дед Егор, — в один вечер тут не расскажешь.

И мы стали приходить к нему почти каждый вечер, слушать его рассказы. Получалось, будто мы книгу интересную читаем. Сегодня один рассказ, завтра другой.

Мы устраивались на старом диване и слушали. О том, как дед Егор в молодости служил на границе. И как во время войны готовил собак к особой службе. Обученные собаки разыскивали на поле боя раненых и помогали выбираться в безопасное место. А были и такие, что подвозили снаряды к передовой на специальных колясках, к самым опасным местам, куда невозможно было добраться человеку.

Дед Егор очень любил собак. Он мог рассказать о каждой породе, чем она знаменита. Но нас с Женей больше всего интересовал Рекс. Мы мечтали вырастить такую овчарку. Дед Егор понял, что мы тоже любим собак, и подарил нам книгу «Основы служебного собаководства».

— Здесь все, что нужно знать о собаках, — пояснил он. — Читайте ее повнимательней, и пусть родители тоже почитают. Вот тогда вместе вы и решите, стоит ли вам приобретать овчарку. И сможете ли вы за ней ухаживать. Ведь собаки требуют внимания. А то что ж получается? — с горечью в голосе проговорил он. — Возьмут щенка, восхищаются: ах, какой миленький, хорошенький. Поиграют с ним, подрастет — выгоняют из дому. Отправляйся на все четыре стороны.

— Мы не выгоним, — твердо сказал я за себя и за Женю.

— Я и не говорю про вас, — ответил дед Егор. — Я про тех, кто не жалеет животное и может обидеть его.

А про своего Рекса сказал, что очень любит его и никогда не обижает. Жаль, придется с ним скоро расстаться.

— Отдам его своему внуку, — объяснил дед Егор, почему расстанется. — Скоро Генке в армию, так пусть он возьмет с собой Рекса. Я его специально готовил к пограничной службе. Будут вместе нашу границу охранять.

Мы с Женькой слушали и завидовали Генке, который живет со своими родителями в Ухте. На каникулы он обещал приехать к деду. Мы тоже ждем его. Но уже давно наступили каникулы, а он все не едет.

Мы спросили деда Егора, отчего Генка не едет. Так и каникулы пройдут.

— Сейчас он в спортивном лагере, попозже приедет, — ответил дед Егор.

Через некоторое время я опять спросил его нетерпеливо:

— Когда же он приедет? Скоро и занятия в школе начнутся.

Дед Егор вздохнул и грустным голосом сказал:

— Некогда ему сейчас. Пишут, что задумал он в техникум поступать. Готовится к экзаменам.

Больше мы не спрашивали про Генку. Догадались, что деду Егору грустно говорить об этом. Еще бы, ждал, ждал любимого внука, а он не едет.

Наверное, целую неделю мы к нему не ходили. А на днях бабушка сказала:

— Что-то наш сосед не забирает почту. Я взяла газеты, чтоб занести ему. Позвонила в дверь, а он не открыл. Ты не знаешь, может, он в гости к сыну уехал?

Мне стало стыдно, что долго не был у него. Но потом я даже немного обиделся: уехал и не сказал ничего. Хоть бы Рекса у меня оставил. Или он его с собой взял? Неужели я больше не увижу этого умного пса?

— Бабушка, — сказал я, — давай я сам отнесу газеты.

Схватил кипу газет и помчался вниз по лестнице узнать, где же дед Егор. На мой звонок никто не отозвался. Я все звонил и звонил в дверь, пока из соседней квартиры не крикнули:

— Ну, что ты раззвонился? Нет там никого. Хозяина увезла ночью «скорая помощь».

— Куда увезла? — спросил я растерянно.

— В больницу, куда же еще, — пояснила соседка.

— А как же Рекс?

— Что с ним станется, — сердито произнесла она. — У меня он. Дед Егор попросил: «Пусть побудет у вас». Я взяла и сама не рада: все скулит и скулит. Вот опять воет, слышишь?

Я прислушался: и правда, Рекс скулил. Жалобно-жалобно. Бедный Рекс. Это он тоскует по хозяину. И еще я догадался, что соседка не любит его.

— Рекс хороший, ученый, — стал защищать я его.

— Ну и забирай этого ученого пса к себе! — со злостью проговорила она. Потом более добрым голосом попросила: — Правда, возьми его себе, а то еще моего малого покусает.

— Что вы, не покусает, — сказал я и позвал: — Рекс, ко мне!

Но он не бросился, как обычно, ко мне. Только перестал скулить и взглянул на меня грустными глазами. Я стал утешать Рекса:

— Не горюй. Дедушка Егор скоро вернется. Его вылечат.

Рекс будто понял меня и неожиданно лизнул мою руку.

— Хочешь, сходим к дедушке в больницу? Идем! — позвал я. Рекс взвизгнул и завилял хвостом, будто хотел сказать: «Скорей, пожалуйста, пойдем».

Я взял поводок и переступил через порог, а Рекс бросился за мной.

— Ты и вправду его забираешь? — обрадовалась соседка.

Я молча кивнул.

Соседка быстро захлопнула за нами дверь. Боялась, видно, как бы не привел Рекса назад. Но я не собирался его никому отдавать. Я знаю, ему будет хорошо у нас жить. Но вот как себя чувствует в больнице дед Егор? И вдруг подумал: «Это он заболел, потому что мы с Женькой перестали к нему ходить. Сильно заскучал. Надо пойти проведать его. Я приду и скажу ему: «Мы с Женькой будем приходить к вам каждый день. Только не болейте».

К деду Егору мы отправились втроем: бабушка, я и Рекс. Его, конечно, не пустили в больницу. А нас пустили. Только не разрешили долго оставаться у дедушки Егора. Очень он был слаб.

Сначала я даже не узнал его. Он лежал какой-то бледный и тихий и смотрел в потолок.

— Здравствуй, Егор Степанович, — окликнула его бабушка. — Как себя чувствуешь?

Он грустно посмотрел на нас. Видно было, чувствовал он себя неважно.

— Ну, ничего, ничего, — утешала его бабушка. — Все наладится. Все будет хорошо.

Она говорила успокоительные слова и доставала из сумки гостинцы: яблоки и виноградный сок. Яблоки он не стал есть, а соку выпил. Бабушка сама его поила. Он пил медленно, небольшими глотками. А когда кончил пить и снова лег, я сказал:

— Дедушка, с нами Рекс пришел. Сидит на улице. Хотите, я подведу его к окну? Пусть с вами поздоровается, три раза пролает?

Дед Егор тихо улыбнулся. Хотел погладить меня по голове и не смог: сил не хватило. Он сказал бабушке слабым голосом:

— Хороший у тебя внук растет, добрая душа.

— У тебя тоже хороший. Вот пошлем телеграмму, что ты заболел, вся твоя родня съедется. Ты тогда сразу выздоровеешь.

— Думаешь, кто-нибудь приедет? — с надеждой спросил он. — Хорошо было бы.

А я почему-то подумал: «Никто не приедет». Но произнес другое:

— Все приедут, Гена тоже. — Мне хотелось порадовать деда. И чтобы совсем его обрадовать, сказал: — Дедушка, сейчас с вами Рекс будет говорить. Вы слушайте. Сейчас.

Я выскочил на улицу. Рекс увидел меня и залаял. Наверное, спрашивал: «Ну, как там дела?» Молодец Рексик! Теперь дед Егор услышал тебя.

Я снова побежал в палату и прямо с порога крикнул:

— Слышали Рекса?

И тут же умолк. Я увидел двух женщин в белых халатах. Они стояли у дедушкиной кровати. Его самого не было видно. Все молчали. Бабушка сказала мне тихим голосом:

— Подожди меня в коридоре.

Вскоре она вышла из палаты, и я спросил:

— Что с дедом Егором? Он уснул?

— Уснул, внучек, уснул, — шепотом проговорила она и тяжело вздохнула.

«Пусть поспит, — подумал я. — Завтра мы опять к нему придем. И Рекса возьмем с собою, чтобы он полаял под окном. Дед Егор услышит, обрадуется».

Но нам не пришлось больше побывать у дедушки Егора. Он не уснул, он умер.

А я ничего не мог понять. Только недавно был дедушка Егор, разговаривал, а теперь его нет. Он умер, потому что болел. Но ведь я тоже иногда болею. Значит, когда-нибудь и я умру?

Потом я снова подумал о дедушке Егоре. Неужели мы никогда больше не увидим его? И никогда не будет он рассказывать всякие истории? Называть нас своими друзьями?

Я подумал: «Это несправедливо. Не должен был умирать такой хороший человек». И будто живого увидел его перед собой, услышал его голос.

И вдруг у меня сами потекли слезы. Я вытирал их кулаком, а они все текли и текли.

Письма из Артека

Женькины родители — геологи. Каждое лето они отправляются в экспедицию куда-то в Заполярный круг. И он обычно остается со своей бабушкой, Татьяной Васильевной. Но в это лето Жене повезло. Его направили в пионерский лагерь Артек. На целый месяц.

Женька, конечно, рад-радешенек. У него только и разговору об Артеке. Да и кому бы там не захотелось побывать? Я бы тоже поехал с радостью.

— Не обижайся, что я один еду, — сказал Женя, прощаясь со мной. — Я тебе буду письма писать. Увижу что интересное, сразу напишу. Ладно?

Женя уехал, и я с нетерпением стал ждать от него вестей.

Скоро пришло первое письмо. Ого, какое толстое! Целая тетрадь прямо! Женя писал обо всем, что видел и слышал с тех пор, как уехал из дому. И про Москву написал, и про Черное море, и про Севастопольскую панораму.

В Москве я и сам был. И в Черном море купался. Вот панораму не видел, потому что мы с мамой не были в Севастополе. Зато мы с ней побывали в Сочи. Два раза там ходили в цирк. И обошли весь дендрарий, так называется ботанический сад. Там растут всякие необыкновенные деревья и цветы из жарких стран. Мы с мамой видели там даже земляничное дерево. Ягоды у него, как лесная земляника. Только не на земле растут, а на ветках. Я одну ягодку попробовал: вкусно. Такого чудо-дерева Женька, наверное, не видел в Артеке. Правда, и я не видел многое из того, что он видел. Поэтому мне было интересно читать его письмо.

Я сразу ему ответил. У меня тоже много кое-чего произошло за то время, как он уехал. Во-первых, мы с папой побывали на рыбалке, и я поймал редкую рыбу стерлядь. Папе не попалась, а мне повезло. Такая рыбина!

Во-вторых, я два дня ходил с мамой в совхоз убирать сено. И у меня появились новые друзья: Миша и Cepeгa, из того совхоза, где мы работали. Когда они приедут в город, обязательно побывают у нас. Я им подарю свой проекционный фонарь.

В самом конце письма я написал про грустное, что умер дед Егор. Очень жалко его. А от Рекса передал Жене привет, сказал, что он теперь живет у нас. Я вожу его гулять, и он меня слушается.

Больше мне писать было нечего, и я отправил письмо в Артек.

Второе Женино письмо было не очень интересное. Он писал, что находился в карантине. Я думаю, наверное, он руки плохо помыл или съел чего-нибудь немытое. Вот и заболел. Сам виноват. Теперь сиди, никуда не выйдешь. Скука одна.

Но вот пришло от Жени третье письмо. Просто замечательное. Он писал, что был с ребятами на военном корабле — линкоре. Там они встречались с моряками. Побывали в каютах. И везде все можно было потрогать руками. Им позволили даже постоять у руля. Здорово! Мне бы тоже походить по линкору.

И еще Женя написал про свой пионерский отряд. Там, в Артеке, пять отрядов, и у каждого свое название. Есть «Цветочный», «Лесной», а Женин называется «Морской». В их отряде ребята разных национальностей: русские, украинцы, киргизы, болгары, чехи. Один раз он дежурил в столовой с болгарином. Его зовут Бойчо Влайков. Он старше Жени, учится в седьмом классе.

Бойчо знает нашу республику Коми, потому что брат его работает у нас, в городе Усогорске.

Женя писал, что прочитал мое письмо ребятам из своего отряда и они передают мне привет.

А в последнем письме он сообщал, что скоро у них будет встреча с космонавтом Титовым на Карстовой площадке, главной площадке лагеря.

И еще написал про бутылочную почту. Это очень интересно. Ребята вкладывают письмо в бутылку, плотно закрывают и бросают в море. Пусть плывет. Вдруг кто-нибудь заметит бутылку и выловит. Ну, например, французские моряки или индийские.

Я прочитал в Женином письме про бутылочную почту и подумал: «Интересно, что там ребята написали? Я бы написал так: «Давайте знакомиться и дружить!» И указал бы свое имя и адрес.

А зачем много писать? Все и так ясно. Дружить — значит быть вместе в беде и радости. Уважать и любить друг друга. Так дружим мы с Женей. Разве это плохо? Думаю, что нет. А как вы думаете? Пишите мне, Юре Пыстину.

Сказки вечерних сумерек

Скоро Новый год. И мы с ребятами собрались у нас клеить елочные игрушки. Вдруг погас свет. Все сразу заохали, переполошились. Что делать в темноте?

— Сказки слушать, — сказала бабушка.

Сказки? Их все любят слушать. Да кто будет рассказывать?

— Пусть каждый по очереди рассказывает, — посоветовала бабушка. — Раньше мы, бывало, заберемся на печь, и начинаются всякие россказни. Кто во что горазд. На дворе мороз трещит. Ветер воет в трубе, а мы сказки слушаем, загадки отгадываем. Керосину у нас тогда не было, коптилку зажигали. Ну и старались, чтоб она поменьше горела.

— Бабушка, а какие вы друг другу сказки рассказывали? Не помнишь? — спросил я.

— Отчего ж не помнить? — удивилась она. — Всякие: про Иванушку-дурачка, про Пе́рю-богатыря, про Сивку-Бурку и про девочку, что живет на Луне.

— На Луне никто не живет, — уверенно заявила Катя Чередова. Она всегда всем говорит наоборот.

— А ты вглядись зорче и увидишь девочку, — сказала бабушка. — Стоит, на плечах коромысло держит.

— Это горы и море, — объяснила Катя.

Но ей возразил Васек Шустиков:

— Откуда море возьмется на Луне? Там нет воды, одни камни. И воздуха нет. А холодно — сильней, чем на полюсе. — Васек торопился выложить все, что знает про Луну, но кто-то перебил его:

— На каком полюсе, Северном или Южном?

— Все равно на каком, — ответил Васек. — На обоих по минус восемьдесят градусов.

— Нет, — поправил его Женя, — на Южном холодней.

— А у моей мамы лунный камень есть, — повернула разговор по-своему Катя Чередова. — Брошка такая.

— А композитор Бетховен написал «Лунную сонату», — сказал Женя.

Я тоже не остался в стороне, ввернул свое слово про Луну:

— Миклухо-Маклая туземцы называли человеком с Луны.

Про этого знаменитого путешественника я как раз недавно прочитал книжку. И сейчас, кстати, вспомнил о нем.

Бабушка слушала нас молча, потом задумчиво проговорила:

— Все-то вы, ребятки, знаете, все понимаете. А вот когда я была маленькой, думала, что на Луне живет девочка. Помню: смотрела я на нее, смотрела и заплакала. От жалости. Как там бедная девочка, живет одна-одинешенька? Далеко от земли? И позвала ее: «Спускайся наземь к нам. Мы в баню вместе сходим. Моя бабушка похлестает тебя веничком, ты сразу и согреешься».

А бабушка у меня была старенькая. И добрая-добрая. Услыхала, что я девочку с Луны зову, испуганно прошептала: «Ой, не гляди, внученька, на Луну: печаль придет. И не зови ее, не кличь. Услышит тетушка-Луна, накажет. Превратит тебя в лунатика. И будешь ты, как тень, носиться по ночам. Ой, не зови».

Нагнала тогда на меня бабушка страху. Не смела я в лунную ночь даже в окно выглянуть. А на улицу так и совсем не показывалась.

Но это я про старое говорю. У вас теперь новые сказки. Ты бы, внучек, — попросила она меня, — про барона Мунхаузена нам рассказал.

— Бабушка, не Мунхаузен, а Мюнхгаузен, — поправил я ее. — Мы вчера с папой читали эту книгу.

— Расскажи, — попросил Васек Шустиков.

— Я сама знаю, читала! — выкрикнула быстро Катя. — Там Мюнхгаузен на Луну на снаряде летел.

— Я тоже читал, — сказал Женя.

Со всех сторон посыпалось: знаем, читали. И я не стал рассказывать.

Тут и свет зажегся. Теперь было не до сказок. Надо скорей игрушки доклеить, чтоб украсить елку. Ее уже поставили в нашем дворе.

А вечер сказок мы еще устроим. Я один их могу рассказать хоть сто. И загадок много знаю. Пусть попробуют отгадать.

Открывайте форточки

Было это ранней весной, когда только что растаял снег.

Я проснулся и вижу: прямо на открытой форточке сидит птица. Чуть больше воробья. Сама черненькая, клювик желтый, и кончики крылышек тоже желтой каемочкой обведены.

Кто это? Грачонок? Нет, не он. Может, певчий дрозд? Дрозды — черные. Правда, я их никогда не видел, но слышал, что они черные.

В птицах я мало разбираюсь. Знаю только сороку, ворону, воробья, клеста, красногрудого снегиря. А эту птицу не знаю.

— Бабушка! — крикнул я громко. — Посмотри, какая это птица села на форточку?

А птица тут же исчезла.

Бабушка пришла из другой комнаты и сказала:

— Что ты раскричался? Спугнул птицу. Должно быть, она прилетала погреться, подышать теплым воздухом. Вон как непогода разгулялась.

Я глянул в окно и ахнул — все бело: и земля, и небо. Будто снова вернулась зима.

А только вчера мы с папой ходили на речку поглядеть, может, лед тронулся. Но речка была скована льдом, хотя вся набухла и посинела.

Папа сказал: «Теперь скоро начнется ледоход. Придем посмотреть в другой раз». И мы пошли с ним в парк. Было солнечно, все таяло, бежали ручьи, звенели грачиные голоса. «Хорошо-то как! — радовался папа и неожиданно предложил: — Давай играть. Зажмуримся и будем слушать. Кто больше услышит птичьих голосов, тому награда». И он вынул из кармана пальто конфету и показал мне. Я даже засмеялся: мой папа вздумал играть. Как мальчишка какой-нибудь. Это, наверное, все потому, что весна наступила.

А сегодня опять зима. Что же будет с грачами? Выходит, они ошиблись. Рано прилетели. И куда девалась птичка, которую я напугал?

— Как ты думаешь, куда она улетела? — спросил я бабушку.

— Кто ж ее знает, — ответила бабушка. — У каждой птицы свой путь.

Я вскочил с кровати, быстро оделся и бросился к двери.

— Ты куда? Птицу догонять? — пошутила бабушка.

В ответ я махнул рукой и через минуту уже был у Жени Синицына.

— Скорей открывай форточку! — крикнул я.

— Зачем? — удивился Женя. — Я только что закрыл.

Вот недогадливый.

— «Зачем»? — передразнил я его. — Глянь, что делается снаружи. Замерзнут птицы.

Женя даже растерялся и удивленно таращил на меня глаза. Он не понимал, отчего я ору про форточки и птиц. Тогда я стал более спокойным голосом втолковывать ему, для чего надо открыть форточку. Чтобы птица села на нее и согрелась. Ведь из комнаты идет теплый воздух.

Женя быстро все понял и распахнул форточку. Потом вздохнул.

— У нас-то с тобой они согреются. А как в других домах? Если бы все открыли форточки, — сказал он.

Я сразу сообразил, что нужно делать. Надо позвонить на радио. Пусть объявят, чтобы во всех домах открыли форточки для птиц.

— Правильно, — поддержал меня Женя.

Мы позвонили на радио. Но там только посмеялись над нами. Потом похвалили, что беспокоимся о птицах, и посоветовали побольше строить скворечников.

Мы и так их много построили на уроках труда. Но ведь те птицы, что гнездятся на деревьях, могут сегодня замерзнуть. Вот что нас пугает. Как им помочь?

После школы мы побежали с Женей в парк. Посмотрели: живы грачи! Летали там и другие птицы. Выдержали мороз.

А у себя дома мы с Женей не закрывали форточки. Пусть птицы греются.

Моя соседка Катенька

Летом Катенькина мама, тетя Маша, заболела. И ее увезли в больницу. Катенька стала жить у нас. Сначала я радовался: вот и у меня теперь есть сестренка. Потом не знал, что делать. Никакого сладу с ней не было. Не знаешь, что вытворит через минуту.

Ну зачем вчера ей нужно было исчезнуть и еще непонятно как? Я привел ее из садика. Нас встретила бабушка во дворе и дала Катеньке игрушек. Что еще надо человеку? Играй себе, лепи пирожки и ватрушки из песка. Так нет же!

И всего на минуту я убежал. Ваське Шустикову родители купили новый велосипед, и он разрешил мне сделать на нем три круга. Жадина, конечно, этот Васек, мог бы и побольше разрешить. Но разговор не о нем.

Прикатываю я во двор после третьего круга, а бабушка испуганно спрашивает:

— Катеньку не видел?

— Нет, — отвечаю.

— Куда же она девалась? Только что была и на́ тебе — пропала! — волнуется бабушка.

Мы бросились искать Катеньку. Все ребята с нашего двора искали и не нашли.

— Головушка моя бедная, — горевала бабушка, — что же я Катенькиной матери скажу!

— Ты не горюй, — успокаивал я бабушку, — не пропадет она. Надо в милицию позвонить. Там сразу ее найдут.

Я побежал домой позвонить по телефону. Открыл дверь, гляжу, а за столом сидит Катенька, пирожки уплетает.

— Катенька! — не своим голосом завопил я от радости. — Ты что тут делаешь?

— Пирожки ем, — отвечает и от удовольствия болтает ножками.

— Там бабушка чуть от горя не умирает, а ты — пирожки!

Я схватил ее за воротник и потащил, как котенка, к двери показать бабушке. Но Катенька упирается, не идет.

— Подожди, — говорит, — мне еще надо Бимку накормить.

Бимка — это ее любимая кукла-негритенок. С красными губами и черными кудряшками на голове.

Катенька крепко прижимала к себе Бимку и не хотела никуда идти. Пришлось их тащить вдвоем во двор. Бабушка увидела Катеньку в обнимку с куклой и схватилась за сердце.

— Тебе плохо? — испугался я. — Ведь нашлась Катенька. Вот она.

— Вижу, — тихо ответила бабушка. И пожаловалась, что ей и правда нехорошо стало. Будто прострелило все внутри.

Катенька с любопытством взглянула на бабушку и спросила.

— Ты пистолет проглотила? Это он тебя прострелил?

И улыбается хитренько.

— Ах ты баловница! — ласково проговорила бабушка. — Напугала меня.

И крепко прижала к себе Катеньку. Будто боялась, что она снова исчезнет.

Волшебный цветок

Был праздник — второе мая. Солнечный денек. Брат нашей Кати Чередовой Боря из пятого «А» предложил нам пойти в лес. Мы все трое обрадовались — вот хорошо!

— Березового сока напьемся, — сказал Васек Шустиков.

— Костер разложим, посидим около, — размечтался Женя Синицын.

Я подумал и сказал:

— Зайчонка поймаем для живого уголка.

И мы пошли, весело переговариваясь. Вдруг навстречу Катя Чередова.

— Вы куда? — спросила она. — Я с вами.

— Очень ты нам нужна, — сердито ответил ей брат, — отстань!

Но не тут-то было. Если Катька пристанет, никто от нее не отобьется. Пришлось брать ее с собой.

До леса мы шли долго. Может, целый час. Даже устали немного. Но когда очутились на лесной опушке, сразу забыли про усталость. Так там было красиво. Бежит-журчит ручеек. За ним виднеется березовая рощица. Чуть дальше — сосновый бор.

— Тут, у ручейка, и разложим костер, — решил Боря Чередов и вытащил из рюкзака походный топорик.

Мы разбрелись по лесу собирать хворост и валежник для костра. Я перепрыгнул через ручей и направился к сосновому бору. Иду, оглядываюсь по сторонам, прислушиваюсь. Здорово кругом! Под ногами чуть пружинит мох. Из-под него сочится талая вода. Наступишь посильней, во все стороны разлетаются брызги, попадают в лицо. Я смеюсь и иду дальше. Посмотреть, что там.

Вот прошлогодняя ягодка брусника. Горит крошечным огоньком, зовет: «Съешь меня». Я прямо ошалел от всего этого простора, от солнечного света, от голосов птиц.

— А-у-у-у-у! — кричу я в восторге. И ко мне летит тоже звучное: «Ау!» Это откликаются мои друзья.

Вдруг я так и застыл на месте. Шагах в десяти от меня алел какой-то цветок. Чудеса! Еще лежит снег под елочкой, а он цветет. Это же волшебный цветок. Обыкновенному откуда сейчас взяться?

Я подошел поближе и не дыша смотрел на цветок. Прутик-черешок на полметра поднялся из-под земли. А наверху — алая шапка из множества маленьких цветочков. Я подошел к нему с другой стороны. И теперь мне показалось, что этот диковинный цветок похож на ветку сирени. Только цвет другой — огненно-алый, будто солнце наполнило его своим светом.

Я протянул руку, чтобы сорвать его, и не посмел. Испугался, что он исчезнет. Или, как в сказке, загремит гром и явится чудовище. Нет, лучше уйти от него. И я помчался к ручью.

Издали я увидел, как Васек с Борей стоят на коленях и усердно раздувают огонь. Что-то, видно, у них не ладилось, никак не разжигался костер. Рядом стояла Катя и размахивала руками. Не трудно было догадаться: она учила, как его надо правильно разжигать. Она у нас любит всех поучать.

Я подбежал поближе и крикнул:

— Там цветок. Волшебный!

— Где? — сразу откликнулась Катя и накинулась на меня: — Чего ты его не сорвал?

— Выдумывает он все, — отозвался Боря и вытер слезящиеся от дыма глаза кулаком.

— Не верите? — обиделся я. — Идемте, покажу.

— Верим! Верим! — за всех крикнула Катя. — Пойдем поглядим, какой он.

Катька увидела цветок и бросилась его срывать. Да не тут-то было. Веточка погнулась, но не поддалась.

— Не трогай! — завопил я. — Не смей!

Но Катька еще яростней стала выкручивать стебелек. А он и на этот раз не поддался. Стоит и стоит цветок-огонек.

— Говорят тебе — он волшебный. Пусть живет, — урезонивал я Катьку. Хотел оттащить ее от цветка, но с ней не было сладу. Она вдруг вцепилась зубами в упрямую ветку, и тут же взвизгнула и закружилась на месте.

Я испугался. Что случилось? На Катькины вопли прибежали сразу все: и ее брат, и Женя, и Васек. Спрашивают, что с ней. А она прямо корчится вся и рот руками закрывает. Наконец мы смогли разобрать слова:

— Все горит во рту. Жжет. Ой-ой-ой!

Мы по-настоящему испугались. Вдруг сгорит? А она стонет и как-то жалобно подвывает. Я стал объяснять, что тут было:

— Она хотела цветок откусить. А он ее за это наказал.

Боря насмешливо взглянул на меня: перестань, мол, сказки рассказывать. И внимательно посмотрел на цветок. Теперь он уже не был таким красивым и гордым, как раньше. Стоял какой-то унылый. Его голова в ярко-красной шапке склонилась почти до земли. Боря дотронулся до него и сказал:

— Наверное, ядовитый. — И стал ругать сестру: — Надо было тебе его грызть! Теперь вот умрешь.

Он увидел испуганные Катькины глаза и сам испугался своих слов.

— Скорей к ручью, — скомандовал он. — Надо рот пополоскать водой. Может, все обойдется.

И мы помчались к ручью. Успеть бы, а то сгорит наша Катя. Впереди бежал Боря, он изо всех сил тащил за собой сестренку. Та от страха спотыкалась и падала.

— Ну, Катенька, скорей, — умолял он ее.

Мы подбежали к ручью и стали поить Катю. Каждый подносил ей воду в ладошках.

— На, пей мою! И мою! Нет, мою! — наперебой кричали мы. Катя послушно лакала, словно котенок, воду из наших рук. А мы твердили: — Побольше пей! Мы еще принесем.

— Все, — сказала она наконец. — Больше ничего не горит. — И радостно засмеялась. Мы все облегченно вздохнули: жива будет Катя, не сгорит.

Теперь можно было спокойно посидеть у костра и побегать. Только к вечеру мы отправились домой. Впереди шагала Катя и гордо несла в руках цветок. Оставлять в лесу его уже не было смысла. Все равно бы он засох со своим изгрызанным стеблем. Катька показывала цветок каждому встречному и говорила:

— Он волшебный.

Около нашего дома стояли и разговаривали Женина и моя бабушки. Они сразу увидели цветок.

— Зачем это вы сорвали волчье лыко? — укорила нас Женина бабушка. — Да еще в самом цвету. Осенью бы созрели ягоды — от них бы польза была.

— А какие у него ягоды? — спросила Катя.

— Красные, красивые на вид.

— Вкусные? — опять спросила Катя.

Обе бабушки испуганно замахали руками.

— Не вздумайте, глупыши, не вздумайте никогда взять их в рот, — наперебой заговорили они. — Отравитесь и умрете. Волчье лыко только для лекарства годно. Его знающие люди собирают.

— А вот Катька не умерла, — сказал я.

— Она ела волчье лыко? — встревожилась моя бабушка.

— Не ела я, — успокоила ее Катя. — Я только ветку немножко погрызла.

Моя бабушка покачала головой. Нельзя, мол, этого делать. Плохо может кончиться.

А Женина бабушка посмотрела на увянувший цветок и сказала:

— Этакую красу погубили! Постоит денек-другой в воде и погибнет. А так бы осенью плоды дал. Люди б на лекарство собрали. Эх, вы!

Я с укором посмотрел на Катю Чередову. Говорил же, не надо ломать. Вот теперь небось стыдно самой.

А Катиному брату сказал:

— Вот видишь: лекарственный цветок. Значит, и правда волшебный. Я же говорил.

Встреча с Дедом Морозом

До Нового года оставалось еще десять дней, а я уже начал приставать к папе: пойдем в лес за елкой да пойдем.

— Успеем, — отвечал папа. — А то до праздника не доживет, иголки осыплются.

Наконец папа сказал за завтраком:

— Пора уж. Сегодня идем.

Я еле высидел три урока, а четвертый не одолел, сбежал. Боялся, вдруг папа без меня уйдет в лес.

Дома я сразу проверил, стоят ли папины лыжи. Они были на месте. Но самого папы не было. Я начал его искать. Вышел на крыльцо, обошел двор, пробежался вокруг дома. Но папу так и не увидел. Я замерз и вернулся в комнату. «Что же он не идет? — волновался я. — Скоро стемнеет, и мы не успеем за елкой».

Я поел и забрался на диван. Думаю: «Посижу, подожду папу. Прислонился к мягкой спинке дивана, зажмурился и сразу увидел лес. Вот придет папа, и мы туда отправимся на лыжах. И когда только он придет? Я еще долго ждал его. Но не выдержал и отправился в лес один.

Ух как здорово было мчаться на лыжах! Рядом березки в серебристом инее. Огромные елки укутались в мохнатые шубы. Возле приютились елочки-малыши. Им тепло стоять на ковре из хвои. А от ветра загораживают взрослые ели. Я гляжу на них и думаю: «Какую елочку выбрать?» И выбрал самую пушистую. Только дотронулся до нее, а она вся засветилась. Разве можно рубить такую необыкновенную? И я подошел к другой. Та тоже озарилась светом. Оглянулся: вот чудеса! Весь лес сияет, переливается разноцветными огнями.

И вдруг: дин-дон! Будто льдинка о льдинку ударилась и зазвенела.

Дин-дон! Дин-дон! — звенело вокруг да так весело, так радостно, что захотелось танцевать. И в это время из сугроба вынырнула девочка. Я сразу понял: это Катя Чередова. Кто же еще? Она хоть за кем увяжется, не отстанет.

Девочка подошла ближе. Нет, это не Катя. Правда, глаза похожи на Катины. А сама вся другая: нарядная и косы длинные-длинные. «Снегурочка!» — даже вскрикнул я. Вот так чудо! Но за этим чудом явилось новое. Откуда ни возьмись, три зайца, в сани расписные запряжены. Подлетели к Снегурочке, остановились и кланяются ей. Лапками снег разгребают.

Снегурочка вскочила в сани и помахала рукой. А глаза насмешливые. Ну точь-в-точь как у Кати Чередовой.

— Возьми меня! Я никогда не ездил на заячьей тройке! — крикнул я.

— Нельзя тебе: ты прогульщик, — ответила она звонким голосом. — Сбежал с урока.

И сани умчались, будто их ветром сдуло.

Мне стало обидно, я бросился догонять Снегурочку. Хотел объяснить ей, что я не прогульщик. Но ее уже и след простыл.

И вдруг я услышал: кто-то поет. Глянул: идет-шагает по лесу Дед Мороз. Весь в инее, борода белая, в руке палка. Вот он дотронулся палкой до маленькой елочки, и тут же из-под нее выскочил белый комочек — зайка. Коснулся другой — шмыг! — лисица, рыжий хвост. Из-под третьей елочки выбежал волк. Зубами щелкает, белые клыки показывает. Я зажмурился от страха и закричал. И сразу услышал строгий голос:

— Ты кто такой? И зачем к нам пожаловал?

— За елочкой, — отвечаю. — Меня Юра Пыстин зовут. А вы Дед Мороз? — спросил я, запинаясь. И понял, что сказал глупость: кто же еще, конечно, Дед Мороз.

— За елочкой пришел? — переспросил он. — Опоздал, друг. Тут на машинах приезжали, много увезли елок.

— Мне не хочется с машины, — сказал я. — Мне бы прямо из лесу.

Дед Мороз взглянул на меня пристально и строго.

— Ладно. Так и быть, подарю я тебе елку, — пообещал он. — Но сейчас мне некогда: надо весь земной шар облететь — посмотреть, как люди готовятся встречать Новый год. Я уж побывал кое-где: на Дальнем Востоке, в Сибири, на Урале. Настала очередь твою землю Коми посмотреть. Хочешь со мной лететь на ракете?

— Хочу, конечно, хочу! — закричал я что было сил. Дед Мороз даже поморщился. Ну чего, мол, кричишь — не глухие тут.

И вот перед нами сама собой явилась ракета.

— Садись! — скомандовал Дед Мороз. И мы полетели.

Здорово как! Будто с горы на лыжах. Только не вниз, а вверх, к самому небу, мимо сияющих звезд. Можно с Луной поздороваться за руку. Или набрать целый карман звездочек. Я уже потянулся, чтобы взять одну, но Дед прикрикнул:

— Не трогай. Пусть всем светит. — И велел смотреть вниз, на землю. — А то, — говорит, — облетишь земной шар и ничего не увидишь.

На земле было на что поглядеть. Вот мы пролетаем над большим городом. Он весь залит электрическим светом. Видны широкие улицы, красивые дома. На центральной площади стоит большая елка, а вокруг нее пляшет народ. Куда ни глянь — островерхие горы, похожие на треугольники. Над ними горят яркие звездочки.

— Это Воркута, — объяснил мне Дед. — Я тут уже побывал в декабре. Пригласили меня Новый год справлять. Народ здесь трудолюбивый, раньше срока выполнил план. Что ж, за них я спокоен, встретят Новый год как полагается. Летим дальше.

— А как же дядя Петя? Мне хочется его повидать, — взмолился я. — Пожалуйста. Он шахтер. Тут, в Воркуте, живет.

Дед Мороз, как и все деды, оказался добрым.

— Хочется повидать — можно, — сказал он. — Смотри. — И показал рукой куда-то вниз. — Вон, кончилась как раз смена. Шахтеры на-гора поднялись, домой идут. Нет ли среди них твоего дяди Пети?

Я поглядел. Дяди Пети там не было. Одни незнакомые люди. В касках, лица темные, покрытые угольной пылью. А мой дядя всегда аккуратно одет, в чистом костюме.

— Нет, Дедушка, — вздохнул я. — Моего дяди тут не видно.

— Да ты присмотрись получше, — настаивает Дед.

Я еще раз посмотрел. Ага! Вон там позади всех идет какой-то человек. Он, кажется, похож на моего дядю. Ну, конечно, это он.

— Дядя Петя! — крикнул я. — Дядь Петь! Это я, Юра. Смотри — я в ракете, как космонавт.

Но он не услышал меня и не взглянул вверх.

И вдруг я стал падать. Все, конец! Сейчас разобьюсь.

Мне больше всего стало жалко бабушку и папу с мамой. Бедные, бедные. Глянут — а я неживой. Как они будут плакать! От жалости к ним я заплакал и... проснулся.

Обида какая! Не проснулся бы так скоро, успел бы весь земной шар облететь. В Москве бы побывал, в Индии, на Кубе. Я зажмурился посильней. Может быть, мне снова приснится Дед Мороз. И мы снова полетим с ним на ракете.

И вдруг услышал папин голос:

— Спишь, мужичок? Вставай, гляди, какую я тебе елку принес. Сейчас мы ее, красавицу, нарядим и станем встречать Деда Мороза.

— А я уже встречался с ним, — сказал я. Вскочил с дивана — побежал смотреть елку.