Праздничный день я провела в московской городской больнице — навещала подругу после операции.

Симпатичная буфетчица дважды заглядывала в палату, предлагая ей сначала пообедать, а затем поужинать. Но у подруги поднялась температура, и ей было не до еды. И буфетчица уговаривала ее, как маленькую: «Да как же так не хочется? Кушать надо! Вам сейчас ой, как силенки нужны! Ну, хоть ложечку съешьте! Да и вы бы покушали! Ведь целый день здесь сидите!» — угощала она заодно и меня. И ямочки на круглом ее лице по-доброму улыбались.

Из больницы я вышла, когда уже смеркалось. Холодный майский ветер раздевал накануне расцветшие вишенки, и осыпавшиеся лепестки снежным ковром покрывали землю. Моросил дождь. На трамвайной остановке, под навесом, сидела одинокая фигурка. Я узнала в ней больничную буфетчицу. Спросила ее, давно ли она ждет трамвая. Не очень, сказала она. День-то праздничный, народу мало, трамваи редко ходят. Но до метро далеко, пешком не дойдешь. Так что придется ждать. Рядом с ней на скамейке стояли сумки. (Какая же буфетчица возвращается у нас с работы без сумок?)

Чтобы спрятаться от ветра и дождя, я тоже села на скамеечку, под навес. Капли дождя сюда почти не долетали, да и ветер задувал не так сильно, как под открытым небом. Буфетчица спросила, далеко ли я живу. Я тоже спросила: а вы? Подойди в эту минуту трамвай, и никакого разговора в трамвайной давке не получилось бы. Но трамвая не было полчаса. Мы разговорились, и буфетчица рассказала мне о своей печали.

Беда стряслась, когда они с сыном проводили лето в деревне, у родственников.

— Ловил он там рыбу с мальчишками, а к ним какой-то деревенский мужик подошел. Говорит: «Надо одного человека проучить. Он мне деньги не отдает. Пошли со мной!». Эти дурачки и пошли. Ну, а парень, которого они с этим дядькой побили, умер. А их всех поймали. Всех, кроме этого мужика, что их подучил. Он успел удрать. И спрятался где-то. Его так и не нашли. А сыну как раз восемнадцать стукнуло. Так что судили его как взрослого. Десять лет дали. Я все слезы пролила. Одна, без мужа, растила, растила, и вырастила — убийцу! Но ведь от сердца не оторвешь — сын! Куда ж от него денешься? Все годы, что он сидел, я ему посылки слала, на свидания ездила, а это даль была несусветная, но что поделаешь, жалела его... И вот дождалась его из тюрьмы, его немного пораньше отпустили, я надеялась, он все осознал, за ум возьмется, работать пойдет. Я нашего главврача упросила, чтоб его санитаром на «Скорую» взяли, клялась, что он не подведет. Ведь после тюрьмы попробуй-ка на работу устройся, да с его-то статьей!..

А он вернулся домой — его прямо не узнать. Что там с ним сделалось? Он же бандитом не был. Так, по глупости в драку попал. Дядьку этого деревенского послушался. А до этого даже и не дрался совсем. Учиться хотел пойти. Поезда хотел водить. Он еще маленьким все говорил: когда вырасту, стану машинистом! Мечта у него такая была. А вместо этого в тюрьму загремел. А в этой проклятой тюрьме его наркотиками заразили. Я и не сразу поняла. Вроде и не пьет, а как пьяный. И вещи стал из дома уносить. Все продал, что только можно было продать. Все, что я за всю жизнь нажила. А на работу — ни за что! Дальше — хуже. Тюремные дружки его разыскали и подбили палатку ограбить. Да не вышло. Там сигнализация была, их поймали, и сына моего опять посадили. На пять лет. Вот уж год как сидит. И опять я посылки шлю. Но уже ни на что не надеюсь... Конченый он человек... И страшно так о родном сыне говорить, только мне теперь спокойней, когда он сидит... Боюсь его возвращения... И все у меня вроде хорошо: и работа, и главврач хороший, ценит меня, и соседи по площадке хорошие, жалеют меня, на праздники к себе зовут, чтоб я не скучала... А вот сын... И за что мне такой крест?..

Моя собеседница умолкла. По лицу ее текли слезы, но она их не вытирала.

Я тоже молчала, не зная, что сказать. Разве тут словами поможешь?

Когда подошел трамвай, он был до отказа забит хмельным и весело галдящим народом. Я взяла у своей попутчицы одну из ее сумок, чтобы ей было полегче стоять.

На конечной, у метро, мы обе сошли и, влившись в густой поток возвращавшихся после праздничного гулянья граждан, спустились по эскалатору вниз. Несколько остановок мы проехали вместе, а затем наши дороги разошлись.

Прощаясь, моя спутница пообещала, что сама присмотрит за моей подругой: «Вы не беспокойтесь, если нужно, я ее завтра с ложечки покормлю»...